Макс Фрай - Сновидения Ехо

– Обхохочешься, – мрачно буркнул я.

Потому что на этом месте мое чувство комического немедленно испарилось. Видимо, для равновесия.

– Да ну, – отмахнулся мой друг, – действительно смешная. Взять хотя бы мое назначение Великим Магистром Ордена Семилистника. Сказал бы мне кто-нибудь в юности, что такое случится, я бы его, пожалуй, убил, причем не от обиды, а из милосердия: нельзя настолько безумным на свете жить… И слушай, прекращай смотреть на меня с такой скорбью. Все уже хорошо. Леди Сотофа обещала мне помочь.

– Ну, хвала Магистрам!

Этого, конечно, следовало ожидать. Нет ничего в Мире, с чем бы не справилась леди Сотофа Ханемер. Просто она далеко не всегда хочет справляться. Говорит: «Нет уж, давайте сами, а то Мир перестанет понимать, зачем вы здесь вообще нужны. Кто не работает, того нет, неужели не знали?» А все-таки Шурф, как ни крути, ее любимчик, Сотофа с первого дня знакомства сокрушается, что он не девчонка – какую отличную ведьму можно было бы воспитать! Однако со временем научилась прощать ему даже это вопиющее несовершенство.

Но это я сейчас так разумно рассуждаю, а тогда от облегчения чуть в обморок не грохнулся. Услышал: «Сотофа обещала», – и это словосочетание ослепило меня, как вспышка яркого света. Дальше я слушал уже вполуха, улавливая отдельные, наиболее утешительные фрагменты: «ее Тень», «отыщет», «присмотрит», «заранее предупредит», «я успею»…

Что-что?

– Так, погоди, – попросил я. – Похоже, у меня голова на радостях совсем отключилась. Слова вроде бы знакомые, а понять, что они означают все вместе, не получается. Что именно ты успеешь?

– Умереть прежде своей Тени, – повторил Шурф.

Бодро так повторил. Я бы сказал, оптимистично. Как будто умереть – это очень здорово. Именно то, чего любой нормальный человек готов добиваться любой ценой, а ему, счастливчику, практически даром досталось.

– Значит, это у нас теперь называется «пообещала помочь», – сказал я.

Хотел сердито, а получилось жалобно. Словно мне всего пять лет, и я пытаюсь наябедничать на нехорошую взрослую тетю Сотофу, хотя заранее ясно, что слушать меня никто не станет.

– Просто ты сразу дал волю эмоциям вместо того, чтобы сопоставить услышанное с уже имеющейся у тебя информацией, – заметил Шурф. – Пережить свою Тень – самое страшное, что может случиться с человеком. Особенно с магом, потому что гибель Тени неизбежно влечет утрату могущества. Впрочем, ставки, как я догадываюсь, еще выше: без помощи Тени у человека почти нет шансов сохранить непрерывность сознания после смерти. А строго говоря, именно это и есть бессмертие. Ничего кроме сознания у нас, в любом случае, нет.

Что тут возразишь.

– Ясно, что самое разумное решение в моем положении – умереть, не дожидаясь наступления катастрофы, – сказал мой друг. – Хотя бы потому, что смерть станет окончательным осуществлением проклятия и отменит его дальнейшее действие. Иными словами, моя Тень уцелеет, если я вовремя умру. Не могу сказать, что физическая смерть совпадает с моими планами, но иногда планы приходится менять. Леди Сотофа любезно избавила меня от досадной необходимости умирать второпях, твердо пообещав сообщить, когда дела моей Тени станут по-настоящему плохи. По ее прогнозам, у меня еще довольно много времени.

– Довольно много – это сколько?

– Не знаю. По крайней мере ясно, что счет идет не на дни, а, как минимум, на годы. Мне очень повезло.

– Я как-то иначе представляю себе везение.

– Но даже ты вряд ли станешь спорить, что предложенный вариант – наименьшее из зол.

– Наименьшее, – согласился я. – Просто выбор одного из множества зол совершенно не в моем вкусе. Мне бы, ты знаешь, чего попроще: счастливый финал, победа всего надо всем и прочее торжество несгибаемой воли. Моей, конечно. В принципе можно еще и твоей. Но не всегда! За тобой все-таки глаз да глаз…

Он улыбнулся. Сказал:

– По крайней мере ясно, откуда у меня вдруг взялось чувство комического. Нормальная защитная реакция психики на многолетнее знакомство с тобой. Тринкума Мантерик, возглавлявшая Гильдию Рассказчиков-Странников в период правления династии Менки, писала, что, если слишком долго смотреть в бездну, она начинает казаться забавной. И была абсолютно права.

Чему мы оба действительно научились за прошедшие годы, так это говорить друг другу по-настоящему приятные вещи. Но легче от этого мне не стало. Скорее, наоборот.

Ну, то есть пока я сидел в кабинете Шурфа и наносил там невосполнимый экономический ущерб Ордену Семилистника, истребляя казенную камру, было еще вполне ничего. А вот после того, как мой друг, деловито помрачнев, сообщил, что сейчас к нему заявятся Старшие Магистры на предмет получения не то очередной порции сакральных знаний, не то просто профилактического административного втыка, грядущие черные мысли обступили меня тесным кольцом, заранее демонстрируя ядовитые зубы, которые вонзятся в сердце, как только я переступлю порог. Однако я все равно его переступил. А куда было деваться.

Шел по ночному городу, не различая улиц, не чувствуя под ногами мелких камней мостовых, да и самих ног не чувствуя тоже. Вообще ничего не чувствуя, кроме темноты, которую почему-то ощущал кожей, словно она была морской водой, а я, давным-давно утонувший в этом сумрачном море, шел, не разбирая дороги, по его дну, смутно понимая, что останавливаться мне нельзя, остановившись, сразу лягу на дно, стану настоящим утопленником, мертвым и смирным. А пока удается делать вид, будто это не так, жизнь продолжается. Ну или что-то вроде жизни. Почти жизнь.

Дело, конечно, вовсе не в том, что наша общая смертность стала для меня такой уж неожиданной новостью. Даже в Мире, где некоторые могущественные колдуны запросто живут по несколько тысяч лет, каждый день кто-нибудь да умирает, и не то чтобы могущественных колдунов это правило вовсе не касалось. Со всяким может случиться все, что угодно, в любой момент. Шурф и прежде не ходил со светящейся надписью «бессмертный» на челе. И у меня самого такого гарантийного клейма не было. И вообще ни у кого.

Все это я прекрасно понимал.

Но столь же ясно я понимал еще кое-что: мне бросили вызов. Судьба и леди Сотофа выступили на этот раз одной командой. Испытующе смотрели сейчас на меня отовсюду – из темных оконных проемов, из сияющей огненной глубины оранжевых фонарей, из-за туч, обложивших ночное небо, из самого дальнего, зимним ветром выстуженного угла моего собственного сердца, словно бы прикидывали: неужели пойдет на попятную? Вот так возьмет и позволит страху связать себя по рукам и ногам? Нарушит обещание, сдаст свой козырный туз?

И не то чтобы их радовала моя готовность – даже не проиграть эту партию, а сделать вид, будто она вообще не начиналась.