Аркадий Стругацкий - Отель «У погибшего альпиниста». Повесть

Я оставил его наедине с его совестью и направился к дю Барнстокру. Старик открыл мне немедленно. Он был страшно возбужден. Он даже не предложил мне сесть. Комната была полна сигарного дыма.

- Мой дорогой инспектор! - немедленно начал он, выделывая фантастические вещи с сигарой, которую он держал двумя пальцами в приподнятой руке. - Мой уважаемый друг! Я чувствую себя чертовски неловко, но дело зашло слишком далеко. Я должен признаться вам в одной своей маленькой провинности…

- Что вы убили Олафа Андварафорса, - мрачно сказал я, опускаясь в кресло.

Он содрогнулся и всплеснул руками.

- О боже! Нет! Я в жизни своей никого не тронул пальцем! Кэль идэ! Нет! Я хочу только чистосердечно признаться в том, что регулярно мистифицировал публику в нашем отеле… - Он прижал руки к груди, обсыпая халат сигарным пеплом. - Поверьте, поймите меня правильно: это были просто шутки! Пусть не бог весть какие изящные и остроумные, но совершенно невинные… Это у меня профессиональное, я обожаю атмосферу таинственности, мистификации, всеобщего недоумения… Никакого злого умысла, уверяю вас! Никакой корысти…

- Какие именно шутки вы имеете в виду? - спросил я сухо. Я был зол и разочарован. Я не ожидал, что этим занимается дю Барнстокр. Я был о старике лучшего мнения.

- Н-ну… Все это маленькие розыгрыши по поводу тени Погибшего Альпиниста. Ну, там, туфли, которые я сам у себя украл и сунул к нему под кровать… Шутки с душем… Вас я немножко помистифицировал - помните, пепел из трубки?.. Ну и тому подобное, я уж не упомню всего…

- Стол у меня испоганили тоже вы? - спросил я.

- Стол? - Он растерянно посмотрел на меня, потом оглянулся на свой собственный стол.

- Да, стол. Залили клеем, безнадежно испортили хорошую вещь…

- Н-нет, - испуганно сказал он. - Клеем… стол… Нет-нет, это не я, клянусь вам! - Он снова прижал руки к груди. - Вы поймите, инспектор, ведь все, что я делал, было совершенно невинно, я никому не причинял ни малейшего ущерба… Мне даже казалось, что это всем нравится, а наш дорогой хозяин так прекрасно мне подыгрывал…

- Хозяин был с вами в сговоре?

- Нет, что вы! - Он замахал на меня руками. - Я имею в виду, что он… что ему это, в общем, нравилось, он же и сам немножко мистификатор, вы заметили? Как он говорит, знаете, таким особенным голосом, и это его знаменитое «позвольте мне погрузиться в прошлое…».

- Понятно, - сказал я. - А следы в коридорах?

Лицо дю Барнстокра сделалось сосредоточенным и серьезным.

- Нет-нет, - сказал он. - Это не я. Но я знаю, о чем вы говорите. Я это видел однажды. Это было еще до вашего приезда. Мокрые следы босых ног, они шли с лестничной площадки и вели, как это ни глупо, в номер-музей… Тоже шутка, конечно, но не моя…

- Хорошо, - сказал я. - Оставим это. Еще один вопрос. Записка, которую вам якобы подбросили, это тоже ваш розыгрыш, как я понимаю?

- Тоже не мой, - сказал дю Барнстокр с достоинством. - Передавая вам эту записку, я рассказывал чистую правду.

- Минуточку, - сказал я. - Значит, дело было так. Олаф вышел, вы остались сидеть. Кто-то постучал в дверь, вы откликнулись, потом глянули и увидели на полу у дверей записку. Так?

- Так.

- Минуточку, - повторил я. Я ощутил приближение новой мысли. - Позвольте, господин дю Барнстокр, а почему вы, собственно, решили, что это угрожающее послание адресовано именно вам?

- Совершенно с вами согласен, - сказал дю Барнстокр. - Уже потом я понял, уже прочитав, что, будь записка адресована мне, ее, наверное, подсунули бы под мою дверь. Но в тот момент я действовал как-то подсознательно, что ли… Ведь тот, кто постучал, слышал мой голос, то есть знал, что я здесь… Вы меня понимаете? Во всяком случае, когда наш бедный Олаф вернулся, я немедленно показал ему эту записку, чтобы вместе посмеяться над нею…

- Так, - сказал я. - И что же Олаф? Смеялся?

- Н-нет, он не смеялся… У него, знаете ли, чувство юмора… В общем, он прочел, пожал плечами, и мы тут же продолжили игру. Он оставался совершенно спокоен, флегматичен и больше ни разу не вспомнил об этой записке… А я, как вы знаете, решил, что это чья-то мистификация, и, откровенно говоря, продолжаю думать так же и сейчас… Вы знаете, в узком кругу отдыхающих, скучающих людей всегда найдется человек…

- Знаю, - сказал я.

- Вы полагаете, эта записка действительно?..

- Все может быть, - сказал я. Мы помолчали. - А теперь расскажите, что вы делали с того момента, как Мозесы ушли спать.

- Извольте, - сказал дю Барнстокр. - Я ожидал этого вопроса и специально восстановил в памяти всю последовательность своих действий. Дело было так. Когда все разошлись, а было это примерно в половине десятого, я некоторое время…

- Одну минуту, - прервал я его. - Это было в половине десятого, говорите вы?

- Да, примерно.

- Хорошо. Тогда расскажите сначала мне вот что. Не можете ли вы припомнить, кто находился в столовой между половиной девятого и половиной десятого?

Дю Барнстокр взялся за лоб длинными белыми пальцами.

- М-м-м… - произнес он. - Это будет посложнее. Я ведь был занят игрой… Ну, естественно, Мозес, хозяин… Время от времени карту брала госпожа Мозес… Это у нас за столиком. Брюн и Олаф танцевали, а потом… нет, пардон, еще до этого… танцевали госпожа Мозес и Брюн… Но вы понимаете, мой дорогой инспектор, я совершенно не в состоянии установить, когда это было - в половине девятого, в девять… О! Часы пробили девять, и я, помнится, оглядел зал и подумал, как мало народу осталось. Играла музыка, и зал был пуст, танцевали только Брюн с Олафом… Вы знаете, это, пожалуй, единственное ясное впечатление, которое осталось у меня в памяти,

- закончил он с сожалением.

- Так, - сказал я. - А хозяин и господин Мозес хоть раз выходили из-за стола?

- Нет, - сказал он уверенно. - Оба они оказались чрезвычайно азартными партнерами.

- То есть в девять часов в зале было только трое игроков, Брюн и Олаф?

- Именно так. Это я помню совершенно отчетливо.

- Хорошо, - сказал я. - Теперь вернемся к вам. Итак, после того как все разошлись, вы посидели еще некоторое время за карточным столиком, упражняясь в карточных фокусах…

- Упражняясь в фокусах?.. А, вполне возможно. Иногда в задумчивости я, знаете ли… даю волю своим пальцам, это происходит неосознанно. Да. Затем я решил выкурить сигару и направился сюда, к себе в номер. Я выкурил сигару, сел в это кресло и, признаться, вздремнул. Проснулся я словно бы от какого-то толчка - я вдруг вспомнил, что в десять часов обещал реванш бедному Олафу. Я взглянул на часы. Точного времени не помню, но было самое начало одиннадцатого, и я с облегчением понял, что опоздаю ненамного. Я наскоро привел себя в порядок перед зеркалом, взял пачку ассигнаций, сигары и вышел в коридор. В коридоре, инспектор, было пусто, это я помню. Я постучал в дверь к Олафу - никто не отозвался. Я постучал вторично, и снова без всякого успеха. Я понял, что господин Олаф сам забыл о реванше и занят какими-нибудь более интересными делами. Однако в таких вопросах я страшно щепетилен. Я написал известную вам записку и приколол ее к двери. Затем я честно прождал до одиннадцати, читая вот эту книгу, и в одиннадцать лег спать. И вот что интересно, инспектор. Незадолго до того, как вы с хозяином принялись шуметь и стучать в коридоре, меня разбудил стук в мою дверь. Я открыл, но никого не оказалось. Я лег снова и больше уже не смог заснуть.