Аркадий Стругацкий - Отель «У погибшего альпиниста». Повесть

Воцарилось молчание. По-моему, все пытались представить себе, чем все это кончится, если господин Мозес начнет шутить. Не знаю, как у других, а у меня лично картина получилась на редкость безотрадная. Мозес разглядывал каждого из нас по очереди, не забывая прихлебывать из кружки. Совершенно невозможно было понять, кто он таков и что здесь делает. И почему на нем этот шутовской лапсердак? (Может быть, он уже начал шутить?) И что у него в кружке? И почему она у него все время словно бы полна, хотя он на моих глазах уже прикладывался к ней раз сто и весьма основательно?..

Потом госпожа Мозес отставила тарелку, приложила к прекрасным губам салфетку и, подняв глаза к потолку, сообщила:

- Ах, как я люблю красивые закаты! Этот пир красок!

Я немедленно ощутил сильнейший позыв к одиночеству. Я встал и сказал твердо:

- Благодарю вас, господа. До ужина.

- Представления не имею, кто он такой, - произнес хозяин, разглядывая стакан на свет. - Записался он у меня в книге коммерсантом, путешествующим по собственной надобности. Но он не коммерсант. Полоумный алхимик, волшебник, изобретатель… но только не коммерсант.

Мы сидели в каминной. Жарко пылал уголь, кресла были старинные, настоящие, надежные. Портвейн был горячий, с лимоном, ароматный. Полутьма была уютная, красноватая, совершенно домашняя. На дворе начиналась пурга, в каминной трубе посвистывало. В доме было тихо, только временами издалека, как с кладбища, доносились взрывы рыдающего хохота да резкие, как выстрелы, трески удачных клапштосов. На кухне Кайса позвякивала кастрюлями.

- Коммерсанты обычно скупы, - продолжал хозяин задумчиво. - А господин Мозес не скуп, нет. «Могу ли я осведомиться, - спросил я его, - чьей рекомендации обязан я честью вашего посещения?» Вместо ответа он вытащил из бумажника стокроновый билет, поджег его зажигалкой, раскурил от него сигарету и, выпустив дым мне в лицо, ответил: «Я - Мозес, сударь. Альберт Мозес! Мозес не нуждается в рекомендациях. Мозес везде и всюду дома». Что вы на это скажете?

Я подумал.

- У меня был знакомый фальшивомонетчик, который вел себя примерно так же, когда у него спрашивали документы, - сказал я.

- Отпадает, - с удовольствием сказал хозяин. - Билеты у него настоящие.

- Значит, взбесившийся миллионер.

- То, что он миллионер, это ясно, - сказал хозяин. - А вот кто он такой? Путешествует по собственной надобности… По моей долине не путешествуют. У меня здесь ходят на лыжах или лазят по скалам. Здесь тупик. Отсюда никуда нет дороги.

Я совсем лег в кресло и скрестил ноги. Было необычайно приятно расположиться таким вот образом и с самым серьезным видом размышлять, кто такой господин Мозес.

- Ну хорошо, - сказал я. - Тупик. А что делает в этом тупике господин дю Барнстокр?

- О, господин дю Барнстокр - это совсем другое дело. Он приезжает ко мне ежегодно вот уже тринадцатый год подряд. Впервые он приехал еще тогда, когда отель назывался просто «Шалаш». Он без ума от моей настойки. А господин Мозес, осмелюсь заметить, постоянно навеселе, а между тем за все время не взял у меня ни бутылки.

Я значительно хмыкнул и сделал хороший глоток.

- Изобретатель, - решительно сказал хозяин. - Изобретатель или волшебник.

- Вы верите в волшебников, господин Сневар?

- Алек, если вам будет угодно. Просто Алек.

Я поднял стакан и сделал еще один хороший глоток в честь Алека.

- Тогда зовите меня просто Петер, - сказал я.

Хозяин торжественно кивнул и сделал хороший глоток в честь Петера.

- Верю ли я в волшебников? - сказал он. - Я верю во все, что могу себе представить, Петер. В волшебников, в господа Бога, в дьявола, в привидения… в летающие тарелки… Раз человеческий мозг может все это вообразить, значит все это где-то существует, иначе зачем бы мозгу такая способность?

- Вы философ, Алек.

- Да, Петер, я философ. Я поэт, философ и механик. Вы видели мои вечные двигатели?

- Нет. Они работают?

- Иногда. Мне приходится часто останавливать их, слишком быстро изнашиваются детали… Кайса! - заорал он вдруг так, что я вздрогнул. - Еще стакан горячего портвейна господину инспектору!

Вошел сенбернар, обнюхал нас, с сомнением поглядел на огонь, отошел к стене и с грохотом обрушился на пол.

- Лель, - сказал хозяин. - Иногда я завидую этому псу. Он многое, очень многое видит и слышит, когда бродит ночами по коридорам. Он мог бы многое рассказать, если бы умел. И если бы захотел, конечно.

Появилась Кайса, очень румяная и слегка растрепанная. Она подала мне стакан портвейна, сделала книксен, хихикнула и удалилась.

- Пышечка, - пробормотал я машинально. Все-таки это был уже третий стакан. Хозяин добродушно хохотнул.

- Неотразима, - признал он. - Даже господин дю Барнстокр не удержался и ущипнул ее вчера за зад. А уж что делается с нашим физиком…

- По-моему, наш физик имеет в виду прежде всего госпожу Мозес, - возразил я.

- Госпожа Мозес… - задумчиво произнес хозяин. - А вы знаете, Петер, у меня есть довольно веские основания предполагать, что никакая она не госпожа и вовсе не Мозес.

Я не возражал. Подумаешь…

- Вы, вероятно, уже заметили, - продолжал хозяин, - что она гораздо глупее Кайсы. И потом… - Он понизил голос. - По-моему, Мозес ее бьет.

Я вздрогнул.

- Как - бьет?

- По-моему, плеткой. У Мозеса есть плетка. Арапник. Едва я его увидел, как сразу задал себе вопрос: зачем господину Мозесу арапник? Вы можете ответить на этот вопрос?

- Ну, знаете, Алек… - сказал я.

- Я не настаиваю, - сказал хозяин. - Я ни на чем не настаиваю. И вообще о господине Мозесе заговорили вы, я бы никогда не позволил себе первым коснуться такого предмета. Я говорил о нашем великом физике.

- Ладно, - согласился я. - Поговорим о великом физике.

- Он гостит у меня не то третий, не то четвертый раз, - сказал хозяин, - и с каждым разом приезжает все более великим.

- Подождите, - сказал я. - Кого, вы собственно, имеете в виду?

- Господина Симонэ, разумеется. Неужели вы никогда раньше не слыхали этого имени?

- Никогда, - сказал я. - А что, он попадался на подлогах багажных квитанций?

Хозяин посмотрел на меня укоризненно.

- Героев национальной науки надо знать, - строго сказал он.

- Вы серьезно? - осведомился я.

- Абсолютно.

- Этот унылый шалун - герой национальной науки?

Хозяин покивал.

- Да, - сказал он. - Я понимаю вас… Конечно: прежде всего манеры, а потом уже все остальное… Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для человечества, когда он работает.

- Гм… - произнес я. Это было почище арапника.

- Я вижу, вы не верите, - сказал хозяин. - Но должен вам заметить…