Аркадий Стругацкий - Отель «У погибшего альпиниста». Повесть

- Это невероятно! - возбужденно говорил дю Барнстокр. - Мы стоим здесь и ждем никак не менее четверти часа, не правда ли, инспектор?

- А у меня опять кто-то на постели валялся, - сообщило чадо сверху. - И полотенце все мокрое.

В глазах Симонэ прыгало дьявольское веселье.

- Господа, господа… - приговаривал хозяин, делая успокаивающие жесты. Он нырнул в душевую и прежде всего выключил воду. Затем он снял с крючка куртку, взял приемник и повернулся к нам. Лицо у него было торжественное. - Господа! - произнес он глухим голосом. - Я могу только засвидетельствовать факты. Это ЕГО приемник, господа. И это ЕГО куртка.

- А, собственно, чья… - спокойно начал Олаф.

- ЕГО. Погибшего.

- Я хотел спросить, чья, собственное, очередь? - по-прежнему спокойно сказал Олаф.

Я молча отстранил хозяина, вошел в душевую и запер за собой дверь. Уже содрав с себя одежду, я сообразил, что очередь, собственно, не моя, а Симонэ, но никаких угрызений совести не ощутил. Он же и устроил, наверное, подумал я со злостью. Пусть-ка теперь постоит. Герой национальной науки. Сколько воды зря пропало… Нет, этих шутников надо ловить. И наказывать. Я вам покажу, как со мной шутки шутить…

Когда я вышел из душевой, публика в холле продолжала обсуждать происшествие. Ничего нового, впрочем, не говорилось, и я не стал задерживаться. На лестнице я миновал чадо, по-прежнему висящее на перилах. «Сумасшедший дом!» - сказало оно мне с вызовом. Я промолчал и пошел прямо к себе в номер.

Под влиянием душа и приятной усталости злость моя совершенно улеглась. Я придвинул к окну кресло, выбрал самую толстую и самую серьезную книгу и уселся, задрав ноги на край стола. На первой же странице я задремал и пробудился, вероятно, часа через полтора - солнце переместилось изрядно, и тень отеля лежала теперь под моим окном. Судя по тени, на крыше сидел человек, и я спросонок подумал, что это, должно быть, великий физик Симонэ прыгает там с трубы на трубу и гогочет на всю долину. Я снова заснул, потом книга свалилась на пол, я вздрогнул и проснулся окончательно. Теперь на крыше отчетливо виднелись тени двух человек - один, по-видимому, сидел, другой стоял перед ним. Загорают, подумал я и отправился умываться. Пока я умывался, мне пришло в голову, что неплохо бы выпить чашечку кофе для бодрости, да и перекусить не мешало бы слегка. Я закурил и вышел в коридор. Было уже около трех.

На лестничной площадке я встретился с Хинкусом. Он спускался по чердачной лестнице, и вид у него был какой-то странный. Он был голый до пояса и лоснился от пота, лицо у него при этом было белое до зелени, глаза не мигали, обеими руками он прижимал к груди ком смятой одежды.

Увидев меня, он сильно вздрогнул и приостановился.

- Загораете? - спросил я из вежливости. - Не сгорите там. Вид у вас нездоровый.

Проявив таким образом заботу о ближнем, я, не дожидаясь ответа, пошел вниз. Хинкус топал по ступенькам следом.

- Захотелось вот выпить, - проговорил он хрипловато.

- Жарко? - спросил я, не оборачиваясь.

- Д-да… Жарковато.

- Смотрите, - сказал я. - Мартовское солнце в горах - злое.

- Да ничего… Выпью вот, и ничего.

Мы спустились в холл.

- Вы бы все-таки оделись, - посоветовал я. - Вдруг там госпожа Мозес…

- Да, - сказал он. - Натурально. Совсем забыл.

Он остановился и принялся торопливо напяливать рубашку и куртку, а я прошел в буфетную, где получил от Кайсы тарелку с холодным ростбифом, хлеб и кофе. Хинкус, уже одетый и уже не такой зеленый, присоединился ко мне и потребовал что-нибудь покрепче.

- Симонэ тоже там? - спросил я. Мне пришло в голову скоротать время за бильярдом.

- Где? - отрывисто спросил Хинкус, осторожно поднося ко рту полную рюмку.

- На крыше.

Рука у Хинкуса дрогнула, бренди потекло по пальцам. Он торопливо выпил, потянул носом воздух и, вытирая рот ладонью, сказал:

- Нет. Никого там нет.

Я с удивлением посмотрел на него. Губы у него были поджаты, он наливал себе вторую рюмку.

- Странно, - сказал я. - Мне почему-то показалось, что Симонэ тоже там, на крыше.

- А вы перекреститесь, чтобы вам не казалось, - грубо ответил ходатай по делам и выпил. И тут же налил снова.

- Что это с вами? - спросил я.

Некоторое время он молча смотрел на полную рюмку и вдруг сказал:

- Послушайте, а вы не хотите позагорать на крыше?

- Да нет, спасибо, - ответил я. - Боюсь сгореть. Кожа чувствительная.

- И никогда не загораете?

- Нет.

Он подумал, взял бутылку, навинтил колпачок.

- Воздух там хорош, - произнес он. - И вид прекрасный. Вся долина как на ладони. Горы…

- Пойдемте сыграем на бильярде, - предложил я. - Вы играете?

Он впервые посмотрел мне прямо в лицо маленькими больными глазками.

- Нет, - сказал он. - Я уж лучше воздухом подышу.

Затем он снова отвинтил колпачок и налил себе четвертую рюмку. Я доел ростбиф, выпил кофе и собрался уходить. Хинкус тупо разглядывал свое бренди.

- Смотрите, не свалитесь с крыши, - сказал я ему.

Он криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Я снова поднялся на второй этаж. Стука шаров не было слышно, и я толкнулся в номер Симонэ. Никто не отозвался. Из-за дверей соседнего номера слышались неразборчивые голоса, и я постучался туда. Симонэ там тоже не было. Дю Барнстокр и Олаф, сидя за столом, играли в карты. Посредине стола высилась кучка смятых банкнот. Увидев меня, дю Барнстокр сделал широкий жест и воскликнул:

- Заходите, заходите, инспектор! Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора?

- Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. - С радостью. - И объявил пики.

Я извинился и закрыл дверь. Куда же запропастился этот хохотун? И не видно его и, что самое удивительное, не слышно. А впрочем, что мне он? Погоняю шары в одиночку. В сущности, никакой разницы нет. Даже еще приятнее. Я направился к бильярдной и по дороге испытал небольшой шок. По чердачной лестнице, придерживая двумя пальцами подол длинного роскошного платья, спускалась госпожа Мозес.

- И вы тоже загорали? - ляпнул я, потерявшись.

- Загорала? Я? Что за странная мысль. - она пересекла площадку и приблизилась ко мне. - Какие странные предположения вы высказываете, инспектор!

- Не называйте меня, пожалуйста, инспектором, - попросил я. - Мне до такой степени надоело это слышать на службе… а теперь еще от вас…

- Я о-бо-жаю полицию, - произнесла госпожа Мозес, закатывая прекрасные глаза. - Эти герои, эти смельчаки… Вы ведь смельчак, не правда ли?

Как-то само собой получилось, что я предложил ей руку и повел ее в бильярдную. Рука у нее была белая, твердая и удивительно холодная.

- Сударыня, - сказал я. - Да вы совсем замерзли…

- Нисколько, инспектор, - ответила она и тут же спохватилась. - Простите, но как же мне вас называть теперь?

- Может быть, Петер? - предложил я.