Карл Александр - Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени

– Пусть мы и вне времени, Джон, но мы по-прежнему остаемся людьми. Могу ли я вам напомнить, что существуют основополагающие вселенские законы, которым мы неизменно обязаны следовать? Такие как уважение к другому человеку?

– А, да, – отозвался Стивенсон. – Говоря более конкретно, я взял вашу машину времени, не спросив разрешения.

– Мягко выражаясь.

– Ну, тогда не согласитесь ли вы принять мои извинения? В спешке я явно забыл о правилах поведения. – Он засмеялся. – Возможно, я смогу компенсировать вам это путешествие? Сколько сейчас стоит поездка через восемьдесят шесть лет?

– Вы намеренно избегаете главного вопроса?

– И что это за вопрос?

– Основополагающее различие между тем, что хорошо и что плохо! – взорвался Уэллс. – Мы все знаем, что это! Мы все это понимаем.

– Ну, конечно же, Уэллс. Хорошо – это когда мы получаем удовольствие, а плохо – это когда мы испытываем боль.

– Значит, в вас нет ни капли раскаяния?

– Раскаяния? – Стивенсон снова хохотнул. – За мир без раскаяния! – предложил он, блестя глазами и поднимая стопку.

Эйч Джи раздосадованно вздохнул:

– Но те убийства, Джон! Как вы могли?

– Как только я освоил азы хирургии, это оказалось очень просто.

– Но зачем?

– Мне это доставляло удовольствие.

– У вас нет никакого сострадания к другим?

Стивенсон нетерпеливо нахмурился:

– Любезнейший, по-моему, я уже раньше совершенно четко высказал свою позицию. Зачем я буду повторяться?

– Убивать нехорошо.

– Кто это сказал? Напротив, убийство служило естественным выражением чувств человека с тех самых пор, как Каин прикончил Авеля. Я никогда не считал убийство преступлением.

– Это зло!

– Возможно – с вашей точки зрения, но не с моей. Это – очень конструктивное действие, столь же присущее человеку с его потребностями и желаниями, как и половой акт. – Стивенсон улыбнулся и продолжил: – Можно убивать ради удовольствия или выгоды, можно убивать ради богатства или славы. По политическим, религиозным, социальным, экономическим или гуманным соображениям. Можно убить диктатора, точно так же как можно прикончить ненавистного родителя. Слабых и опасных следует устранять. И так далее. Уэллс, вы можете себе представить, в каком ужасном состоянии оказался бы мир, если бы убийств не существовало? – Он помолчал и мягко добавил: – Убивать – значит любить, ибо оба эти действия обеспечивают выживание человечества.

Эйч Джи лихорадочно соображал. Этот человек убедительно обосновывал убийства без разбора. Он даже заставил это мерзкое деяние казаться привлекательным! Стало понятно: можно сколько угодно ковыряться в психике Стивенсона, но там не найдется и грана раскаяния. Душа у этого человека отнюдь не мятущаяся: она просто вывернута наизнанку. В основе его жизни лежит убежденность в том, что общество – это просто огород с людьми, которых можно срывать и поглощать, когда заблагорассудится.

– Я уверен, что человечество способно выживать и процветать без института убийства, Джон, – сухо заявил Уэллс. – А еще я уверен в том, что подавляющее большинство людей не разделяют ваших ненормальных взглядов – и я в их числе. Вы не видите того, что великая цивилизация не может существовать без законности и порядка, основой которых является уважение к правам других людей.

– Я бы согласился с вами, Уэллс, если бы не одно «но»: ошибочно считать, что подавляющее большинство людей разумны. А раз царством людей правит иррациональность (как это было с того момента, когда первый неандерталец взял в руки дубинку), то законы создаются только для удобства власть имущих. Их нарушают те, кому суждено стать власть имущими, чтобы, в свою очередь, установить совершенно иной набор правил, обеспечивающих их собственные потребности и удовольствия. Та диалектика, о которой говорит Гегель, на самом деле является бесконечным историческим циклом хаоса. Я прав?

Уэллс замешкался с ответом, и Стивенсон, расхохотавшись, похлопал его по плечу.

– Возвращайтесь в девятнадцатый век и прочитайте Фридриха Ницше, друг мой. От Джона Локка, Мэтью Арнольда и Джона Стюарта Милля у вас мозги размягчились.

Эйч Джи отшатнулся:

– Хватит этой циничной чуши! Вы воспользовались моим научным достижением для того, чтобы избежать правосудия! Значит, вы повредили моей репутации и запятнали мою честь!

– Я такой!

Стивенсон снова захохотал.

– Это – вопрос принципа!

– Принципа? – с издевкой осведомился Стивенсон. – А не ошибусь ли я, Уэллс, сказав, что времена изменились?

– Любезный, этика никогда не меняется, что бы вы ни говорили! Вы возвращаетесь в Лондон, чтобы искупить свой долг перед обществом!

Стивенсон вскочил, возмущенно глядя на Уэллса:

– Дурачок! Вы что, не познакомились с миром, который вас окружает? В 1979 году полно таких, как я. Насильников, убийц, поджигателей, грабителей, террористов и так далее!

Эйч Джи презрительно засмеялся:

– Что за чушь!

– Вы мне не верите?

– Как я могу верить вашим нигилистическим речам?

Стивенсон отрывисто махнул рукой:

– Давайте я кое-что вам покажу.

Герберт Уэллс прошел за ним в спальню, где оказалась большая электрическая коробка с темно-серым экраном. Стивенсон повернул ее выключатель.

– Они назвали это телевидением.

Уэллс ахнул и попятился: перед ним возникло цветное изображение двух разговаривающих людей. Так вот конечный результат изобретения Маркони! Какой чудесный, яркий, ясный способ коммуникации!

– Чудесно! Просто чудесно!

– Совершенно с вами согласен.

Стивенсон сдвинул рычажок управления – и вызвал изображение двух мужчин в костюмах Дикого Запада девятнадцатого века, вставших по разные стороны улицы. Один вытащил пистолет и выстрелил во второго три раза. Стивенсон указал Уэллсу на экран и самодовольно ухмыльнулся.

– Полагаю, это историческая иллюстрация! – возмущенно заявил Уэллс.

В нем начала закипать ярость: он понял, что задумал его противник.

Стивенсон снова повернул ручку. На экране возник ринг, на котором два громадных мужчины вроде как убивали друг друга, а шумная, одержимая толпа требовала от них еще более возмутительных действий. Один из бойцов вышвырнул второго с ринга на зрительские сиденья – и был объявлен победителем. Затем на экране возникла реклама детской куклы. Это оказалась фигурка современного солдата в полной боевой выкладке – и ее предлагали «на рождественской распродаже Зоди всего за тринадцать долларов девяносто пять центов».

– А еще там продают огнестрельное оружие. В отделе спортивных товаров. Что за слова вы использовали недавно? «Неоспоримый факт»?

– Вы ничего не доказали! – выкрикнул Уэллс.

– Да неужели? – Он выключил телевизор и решительными шагами вернулся в гостиную. – Это мой мир, Уэллс! – Он развернулся к изобретателю. – Мне здесь есть место, а вам – нет. Вы здесь жить не сможете, вы – пережиток прошлого!