Наталья Александрова - Проклятие фараона

На российском рынке этот бизнес тоже уступает наркоторговле, но обходит торговлю оружием, не говоря уже об отмывании денег, которое в девяностые годы находилось еще в зачаточном состоянии.

Кроме того, сфера торговли наркотиками была уже давно поделена между сильными и многочисленными группировками, и молодому бандиту там не было места. Его просто разорвали бы на куски безжалостные конкуренты. На антикварном же рынке действовали в основном предприимчивые одиночки, которых оказалось очень легко прибрать к рукам.

Несколько показательных расправ – и одинокие предприниматели поняли, кто в городе хозяин, и смирились с появлением Штабеля.

Через пять лет после освобождения Сергея Шустова в Петербурге без его согласия не могла быть продана ни одна ворованная икона, ни одна средневековая реликвия, ни один поддельный Рембрандт. С каждой незаконной сделки Штабель получал свой процент. Тех же, кто осмеливался этот процент не заплатить, надеясь на свой ум или везение, через несколько дней находили в Обводном канале или на городской свалке, или вообще никогда не находили.

Очень скоро Штабель нашел человека, без которого трудно было заниматься его новым бизнесом.

Это был неудачливый антиквар, прекрасный эксперт в самых разных областях искусства и совершенно беспринципный человек Семен Борисович Эрлих. Он сделался правой рукой Штабеля, его придворным консультантом и советником по целому ряду вопросов.

Эрлих сам говорил о себе, что может сказать про любую картину, каким художником и в каком году она написана и у кого украдена. Кроме того, он едва ли не с первого взгляда мог отличить фальшивого Рембрандта, Гейнсборо или Айвазовского от подлинного. Ему для этого почти не требовались никакие современные технические средства.

Вот эти-то серьезные люди незадолго до описываемых событий захотели увидеть Мишеля Муфлонского.

Перед салоном «Модерн» остановилась черная машина с тонированными стеклами. Из нее вышли два мрачных типа в таких черных костюмах, что на ум сразу приходили похороны. Мрачные типы безмолвно вошли в салон и прямиком направились к двери с надписью «Только для персонала».

Охранник Артур сделал было движение им навстречу, ну тут же понял, что эти двое играют не в его лиге, и моментально стушевался.

Мрачные посетители, не задавая никаких вопросов, прямиком проследовали в кабинет, который избрал своей постоянной резиденцией Михаил Аркадьевич Муфлонский.

Мишель в это время разговаривал с приятным голубоглазым юношей. Поглаживая его по руке, Муфлонский рассказывал, как одинок в нашем жестоком мире по-настоящему творческий человек. Эти слова, кажется, находили глубокий отзвук в сердце юноши, поэтому, когда дверь распахнулась и на пороге появились «двое из ларца», Муфлонский очень рассердился.

Он привстал, изобразил на лице неудовольствие, переходящее в гнев, и воскликнул хорошо поставленным начальственным голосом:

– Кто пустил?

Однако мрачные посетители не обратили на его гнев ни малейшего внимания. Один моргнул на голубоглазого юношу, причем тот оказался очень понятливым и в ту же секунду раз и навсегда исчез из кабинета Муфлонского и из его жизни.

Второй же пришелец обошел стол Мишеля и проговорил голосом, не терпящим возражений:

– Тебя ждет Штабель.

Услышав страшное имя, Муфлонский последовательно побледнел, покраснел и снова побледнел. Он расслабил узел своего неизменного шейного платка, застегнул пиджак и поднялся.

– Я… сейчас… только наведу здесь порядок…

– Потом наведешь! – ответил грозный гость, подтолкнув Мишеля к двери.

От этого толчка Муфлонский долетел до двери своего кабинета в долю секунды.

Правда, прозвучавшее в устах гостя слово «потом» вызвало у него надежду на то, что какое-то «потом» будет, то есть он еще вернется в свой уютный кабинет. Правда, люди вроде этих двоих запросто могут и соврать. Или просто ошибаться насчет планов своего начальства.

Во всяком случае, никаких вариантов у Мишеля не оставалось, и он проследовал через главный торговый зал «Модерна» между двумя мрачными сопровождающими.

Его подвели к черной машине с тонированными стеклами и втолкнули на заднее сиденье.

За рулем обнаружился еще один тип, такой же мрачный и облаченный в точно такой же похоронный костюм.

Сопровождающие сели с двух сторон от Муфлонского, полностью обездвижив его, и машина тронулась в неизвестность.

Впрочем, довольно скоро Мишель понял, что его везут на Петроградскую сторону, где в просторном помещении бильярдной располагался оперативный штаб господина Шустова.

Штабель ждал Муфлонского, сидя в глубоком кресле черного дерева.

«Семнадцатый век!» – машинально отметил Мишель, который даже в такой драматической ситуации не утратил навыков антиквара.

Шустов был еще более мрачен, чем его посланцы. Он был худ, костляв, длиннорук, но его худое жилистое тело дышало силой и угрозой.

Сбоку от его кресла, как придворный возле королевского трона, маячил кругленький лысенький веснушчатый человечек совершенно безобидной наружности, в котором Мишель узнал Семена Борисовича Эрлиха, с которым его не раз сталкивала трудная судьба коллекционера.

– Здравствуй, Мишель! – приветствовал Муфлонского старый знакомый. – Ты извини, что мы с Сережей так невежливо тебя вызвали…

– Ничего страшного! – проблеял Муфлонский, гадая, отпустят ли его живым.

– Ничего страшного! – как эхо, повторил за ним Штабель и громко расхохотался.

Затем он повернулся к Семену и проговорил:

– Да он юморист! Прямо Петросян!

Мгновенно помрачнев, Штабель снова развернулся к Муфлонскому и окинул его пристальным изучающим взглядом холодных, глубоко посаженных глаз.

– У нас к тебе просьба, – проговорил он наконец, когда Мишель уже готов был упасть в обморок.

– Конечно! – пробормотал Муфлонский. – Все, что в моих силах…

– Объясни ему, Семен! – бросил Штабель своему подручному.

Эрлих откашлялся, потер руки, поросшие рыжими волосками, и чрезвычайно вежливо сообщил, что они со Штабелем «очень бы просили» господина Муфлонского устроить для одной хорошей девушки уроки французского языка.

– Понимаешь, Мишель, девушке нужно ехать в Канаду, а у нее произношение не очень…

Муфлонский удивленно заморгал глазами.

Само то, что два таких серьезных человека беспокоятся о французском произношении какой-то девицы, было, конечно, странно, но могло найти разумное объяснение. Девица могла быть внебрачной дочерью одного из них или еще какого-нибудь серьезного человека, в котором эти двое заинтересованы. Она могла быть не дочерью, а любимой племянницей или, скажем, троюродной сестрой. Всякое бывает. Но вот то, что его, Муфлонского, привозят с охраной в резиденцию Штабеля, чтобы он нашел для этой девицы французскую учительницу, – не укладывалось ни в какие рамки!