Люси Сорью - Страна василисков

Она много чего любит.

Я сходил в душ, вымыл голову и наконец-то избавился от неприятного аромата, оставшегося после сегодняшней космической прогулки. В скафандре, где герметичность поддерживается за счёт механического давления, невообразимо жарко; хорошо ещё, что я пробыл в открытом космосе где-то полчаса, а ведь кому-то приходится ходить в скафандре сутками.

Я высушил голову, расчесал волосы, аккуратно их уложив и немного завив концы, надушился, подкрасил ресницы и подровнял ногти: последнее заняло больше всего времени. Мои ногти, увы, оставляли желать худшего. Но, подумал я, скептически разглядывая плод своих усилий, выглядели они лучше, чем до этого.

Я глянул в зеркало, чтобы оценить плоды остальных своих усилий. На меня смотрели фиалковые глаза, подчёркнутые длинными ресницами; завивающиеся у концов темно-лиловые, почти чёрные, волосы; бледные губы — я не на светский раут собрался, ещё и их красить; худая белая шея, на которой застыли капельки воды. Адатигаве должно было понравиться.

Из шкафа я извлёк кружевную белую рубашку, которую надел вместо своей блузы, и опять вышел к зеркалу. Я не сильно люблю кружева, но пришлось признать, что рубашка шла мне практически идеально. Да, возможно, она была чуть прозрачной… но только чуть.

Кроме того, Адатигава любит мужчин в кружевных рубашках. Не хотелось бы её разочаровывать.

Набросив давнешний тёмно-серый плащ — для контраста тёмного и светлого — я вышел из квартиры, захватив папку. Обедал, мылся и собирался я почти час: на часах было 18:04. Прокатный люфтмобиль уже должен был дожидаться меня. Так и было: на крыше стоял, раскинув посадочные опоры, ярко-оранжевый «МКК Монаро», похожий на расплющенный апельсин с горизонтальным оперением. Не лучшая машина, но, положа руку на сердце, ведром с гайками я бы её не назвал.

Я забрался в салон, запустил турбину, дёрнул шаг-газ и потянул ручку на себя. В отличие от «Муракумо» с центральным расположением штурвала, в «Монаро» ручка располагалась с правой стороны сидения. Рука так действительно уставала меньше, чем когда приходилось тянуться к штурвалу, но я уже привык к ручке спереди.

Оранжевый люфтмобиль взвился в небо, набирая высоту, и развернулся к дальнему концу орбиталища. Маршрут был заложен ещё при оформлении проката, и нужные отметки уже мерцали на лобовом стекле и на дисплее навигатора — при желании, машина могла бы долететь до нужного места сама. Но это было совсем уж неспортивно. Тем более, сегодня я весь день провёл не за штурвалом.

Можно было полетать и самому.

У каждой уважающей себя инспектора уголовного розыска — если, разумеется, она хочет преуспеть в своей работе — неизбежно есть полезные связи, знакомства и источники. Учитывая специфику нашей работы, чаще всего эти полезные связи имеют отношение к преступному миру — который, увы, существует. Некоторые мои преподаватели в Академии МВД любили объяснять это естественным стремлением человечества к саморазрушению. За годы работы в уголовном розыске, расследуя убийства и тяжкие телесные повреждения, я неоднократно мог убедиться в их правоте.

Но преступность, если её нельзя искоренить, нужно купировать и удерживать в тех границах, в которых она не мешает обществу. В этом отношении организованная преступность имеет одно неоспоримое преимущество: она организованная.

Сатурнианская мафия, возможно, и не самые чистоплотные люди по эту сторону орбиты Япета. Но они верны традициям, всегда держат даное слово и стремятся выглядеть уважаемыми членами общества. Кооператив «Монплезир», например, официально занимается сферой досуга — частью которой и есть заведения вроде «Лепестка розы». Культурная жизнь Титана-Орбитального богата и разнообразна: в большом городе находится место всему. С этой точки зрения в деятельности госпожи Адатигавы не было ничего предосудительного.

Но Адатигава занималась и контрабандой, и биржевым мошенничеством, и махинациями с недвижимостью, и сущими мелочами вроде неучтённых наркотиков. За некоторые случаи из этого списка её даже можно было привлечь. Для всего остального существовал дамокловый меч антимафиозного законодательства — ровно на тот случай, если она, или кто-либо из её коллег, перейдут установленные границы.

И госпожа Адатигава была моим полезным источником.

Такое сотрудничество требовало от нас соблюдения множества условностей и едва ли не большего количества церемоний, но на неё можно было положиться. Когда-то меня угораздило оказать Адатигаве одну неоценимую услугу, а она — не из тех, кто забывает оказанные услуги. Это и стало началом наших с ней отношений. Непростых отношений.

И я надеялся, что смогу получить от неё ответы.

Об альтернативе мне не хотелось и думать.

«Лепесток розы» встретил меня исполинских размеров волюметрической розой, распадавшейся на отдельные лепестки, чтобы тут же воскреснуть заново, подобно трёхмерному цветочному фениксу. Красные отблески «твёрдого света» плясали по зеркальной мостовой Кирхвегерштрассе, окрашивая багровым фасады домов вокруг.

Я оставил оранжевый люфтмобиль на стоянке примерно за квартал отсюда, чтобы пройтись пешком. Как всегда, это напоминало прогулку по дну рукотворного каменного каньона — по обоим сторонам улицы взметались к далёкому небу железобетонные стены домов, скрытые бело-синей облицовкой. Между ними чёрными нитями тянулись провода контактной сети — здесь ходили троллейбусы. Кирхвегерштрассе проходит через весь Среднегорский, начинаясь у Каирской площади в Инненштадте и заканчиваясь на Среднегорской площади, у конечной одиннадцатого трамвая; дом 82-бис находился как раз неподалёку оттуда. Его угловой фасад, напоминающий форштевень морского судна, был занят огромной вывеской «Лепестка розы», как будто этот дамский клуб являл собой весь без остатка raison d'Йtre этого здания. Вполне вероятно, что так оно и есть.

Я перешёл дорогу по сияющим полосам перехода-зебры, оказавшись у массивной колоннады входа: четыре чёрные колонны подпирали балкон с вывеской клуба, а за ними, на вершине коротких ступенек, располагались стеклянные двери из тонированного стекла. Отсутствие очереди на входе могло говорить только о двух вещах: либо клуб уже заполнен, либо, наоборот, он совершенно пуст. Но едва ли Адатигава сделает мне такое одолжение.

У входа дежурили две женщины в непроницаемых чёрных очках и серых жакетах с короткими рукавами — сообразно нынешней моде. Я не видел их глаз, но ясно чувствовал, что они внимательно следят за мной с того момента, как я вошёл под своды колоннады. Одна из них была брюнеткой — длинные прямые волосы аккуратно уложены в две косички (странная причёска, подумал я); другая — зеленоволосая, с короткой вьющейся стрижкой. Крошечные серьги в ушах мигали серебристыми светодиодами работающей бижутерии, о функциях которой несложно было догадаться. Когда я приблизился, брюнетка сделала шаг в сторону, загородив мне проход. Я ненароком поймал своё крошечное отражение в непроницаемых стёклах очков.