Роберт Беннетт - Город лестниц

– Важная встреча? – спрашивает Шара.

Тетя Винья поднимает взгляд и хмурится:

– Нет, – говорит она с легким раздражением. – Но на ней присутствовали важные люди. Почему ты связываешься со мной по каналу экстренной связи? Если что-то нашла – отправь как положено.

– У нас тут шестнадцать трупов, – говорит Шара. – Все континентцы. Убиты во время нападения на мирградского политика. Отца Города. Он остался жив.

Винья застывает на месте. Потом смотрит на стопу бумаг в руках – все неотложные дела, без сомнения, – вздыхает и откладывает их в сторону. Подходит ближе, садится напротив стекла и спрашивает:

– Как это случилось?

– Они напали во время благотворительной вечеринки. На которой присутствовала я.

Винья закатывает глаза:

– Ах да. Ты и… как его зовут…

– Сигруд.

– Да. Сколько, говоришь, трупов?

– Шестнадцать.

– Ну что ж, учитывая его способности – вполне ожидаемое число. Во имя всех проклятых морей, Шара, как ты можешь держать при себе это чудище. У нас что ни день, то инцидент с дрейлингами! Моя дорогая, они же пи-ра-ты!

– Они не всегда были пиратами. При короле все было иначе.

– Ах да, их погибший король, о котором они горланят песни… Король и исчезнувший принц, который однажды вернется под развернутыми парусами… Я так понимаю, именно эти трогательные напевы они исполняют, разоряя северные берега Континента. Дорогая, согласись – они дикари. Просто дикари.

– Этот человек показал себя с самой лучшей стороны – в том числе и прошлой ночью. И много раз до того.

– Разведка существует для того, чтобы предотвращать кровопролития! А не устраивать кровавые бани вроде этой!

– А еще разведка в наибольшей степени подвержена влиянию среды, – говорит Шара. – Мы работаем с переменными, изменить число которых зачастую не в нашей власти.

– Терпеть не могу, когда ты меня цитируешь, – хмурится Винья. – Но хорошо. И что? Какие-то мужланы налетели на какого-то члена городского управления или как его там. Ну и что? Обычное дело. Зачем связываться со мной?

– Потому что я убеждена, – говорит Шара, – это как-то связано со смертью Панъюя.

Винья застывает на месте. Смотрит в сторону, затем медленно переводит взгляд на Шару:

– Что?!

– Я подозреваю, – говорит Шара, – что смерть Панъюя явилась актом возмездия со стороны реакционного местного движения, с целью подорвать влияние Сайпура в регионе и вернуть Континент – или по крайней мере Мирград – ко временам прежней славы.

Винья некоторое время просто сидит и молчит. А потом спрашивает:

– А как ты сумела это установить?

– За ним следили, – отвечает Шара. – И я подозреваю, что следили именно агенты этого реакционного движения.

– Ты подозреваешь? И только?

– Скажем так: я считаю, что это очень и очень возможно. А точнее – пусть я пока и не могу это подтвердить – я думаю, что его убили из-за того, что они узнали, чем на самом деле Панъюй занимался. Что к налаживанию межкультурных связей его задание не имело никакого отношения.

Винья вздыхает и потирает виски:

– Ах, вот оно что.

Шара кивает:

– Именно.

– Значит, ты узнала, что это была за… исследовательская миссия.

– Выходит, ты знаешь, что Склад существует?

– Естественно, знаю! – зло вскидывается Винья. – Ради него Ефрем туда и поехал! Ради чего же еще!

– И ты дала ему добро?

Винья закатывает глаза.

– Ах, вот оно что. Это ты все спланировала…

– Естественно, планировала операцию я, моя дорогая. Но идея – о, идея была Ефрема. Просто меня она очень заинтересовала.

– А что это была за идея?

– Ах, ну тебе-то это не так интересно будет слушать, ты же у нас спец по Божественному… Ты и так все знаешь. Или узнала бы, если бы Ефрему разрешили опубликовать монографию. Однако, как сейчас принято выражаться, его идею не слишком… э-э-э… одобряли. Она представлялась слишком опасной.

– И что это была за идея?

– Мы стараемся не поднимать здесь тему Божественного – боги умерли, и это прекрасно, нечего их воскрешать даже словами, – но, если все же заговариваем о этом, мы принимаем точку зрения континентцев: связь людей с Божествами была односторонней. Боги спускали сверху приказы, озвучивая континентцам свои желания, те сообщали об этом миру, и все повиновались. Реальность повиновалась.

– И что?

– А то, – медленно выговаривает Винья, – что в ходе исследований Ефрем постепенно разуверился в том, что дело обстояло именно так. Он полагал, что связь была двусторонней. Стороны шли на взаимные уступки, о чем мало кто подозревал… Божества формировали собственные миры, собственные реальности – вот их-то с грехом пополам сумели реконструировать наши историки, основываясь на противоречащих друг другу мифах творения, посмертных видениях, реальностных помехах и прочем, и прочем.

И она нетерпеливо машет рукой, словно бы разгоняя ненужные частности.

– Естественно, – говорит Шара, которой эти тезисы вполне знакомы.

Континентом правили сразу шесть Божеств, и это создавало много проблем, и в том числе проблему конфликта мифологий: так, к примеру, никто не мог взять в толк, как мир мог быть создан из горящего золотого угля, извлеченного из пламени сердца Олвос, и, одновременно, из камня, вырубленного Колканом из горы в лучах садящегося солнца? Как могла душа после смерти обратиться в скворца и присоединиться к стае таких же птиц, сопровождающих Жугова, и одновременно уплыть вниз по реке смерти, волны которой вынесли бы ее на берег в садах Аханас, где душа проросла бы орхидеей? Все Божества совершенно однозначно описывали такие вещи, и их воззрения никак не согласовывались между собой.

Сайпурским историкам понадобилось много времени, чтобы разобраться с тем, как это все воспринимали жители Континента. Бесплодные споры длились до тех пор, пока кто-то не указал, что рассогласование мифологических систем происходит по географическому принципу: люди, жившие в непосредственном соседстве с Божеством, придерживались совпадающих с его мифологией взглядов. Как только историки совместили ареалы распространения тех или иных сюжетов с картой, оказалось, что границы доминирования определенных мифологий до удивления четкие: можно было в буквальном смысле провести линию там, где кончалось влияние одного Божества и начиналось влияние другого. И, как пришлось признать историкам, человек, находящийся в сфере – или тени – определенного Божества, существовал в специфической реальности, внутри которой все, что Божество требовало считать истиной, являлось неоспоримым фактом.

Так, на территории Вуртьи мир был сотворен из костей вражеской армии, истребленной ею на небесных ледяных полях.

А если вы переезжали в земли Аханас, всем становилось очевидно, что мир произошел из семени, которое она выловила из реки грязи и омыла своими слезами.