Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

– Она вполне может истерзать меня до смерти!

Дюпен опять нахмурился.

– Определенно, кто-то пытается заставить вас терзаться, но я полагаю, это не миссис Аллан. По вашему описанию маловероятно, чтобы у нее хватило стратегического мышления на такой сложный план. Раз миссис Аллан сохранила за собой все имущество вашего приемного отца, зачем ей брать на себя труд мучить вас письмами?

– Убедить меня, что во мне дурная кровь! И что поэтому она была права, убедив папу лишить меня наследства!

Дюпен откинулся в кресле и снова зажег сигару. По выражению лиц клерков, расположившихся вокруг нас, я понял, что последние слова прокричал.

– Кстати, можем ли мы с определенностью утверждать, что Элизабет и Генри Арнольды были вашими кровными бабушкой и дедушкой? – сказал он, выпустив клуб дыма.

Я почувствовал, как лицо мне заливает краска стыда.

– Вы знали об этой истории, – сказал он, не отрывая от меня взгляда, – но решили не открывать мне все факты. Интересно почему.

Я отвел взгляд и посмотрел в окно. Вечер уже угас, и улицу заливал яркий свет фонарей. Толпа также изменилась – теперь в ней преобладали более неприглядные типы. Свет как бы привел отдельные лица в фокус, хотя бы и только на мгновение, и в это мгновение я почувствовал, что постиг историю каждого, попавшего в этот ослепительный переливающийся блеск, что у меня появилась поразительная, как у Дюпена, способность узнавать самые глубокие человеческие тайны.

– По?

– Вы изучили эти письма. Вот вам легко ли было бы признать, что те, кто якобы написал их, были родителями вашей любимой матери?

Дюпен посмотрел на меня оценивающе.

– Вы правильно употребили здесь слово «якобы». Мы только начинаем наше расследование и не можем с уверенностью утверждать, что письма написаны Арнольдами. Но мы не продвинемся дальше, если будем обманывать друг друга. Мы должны быть правдивы друг с другом, иначе нет никаких резонов расследовать этот случай вдвоем. Вы забыли, мой друг, как хорошо я вас знаю.

Безусловно, он был прав, но я не смог заставить себя признать это вслух, и просто кивнул.

– Теперь мы можем согласиться относительно следующих фактов: Элизабет и Генри Арнольды существовали на самом деле и не являются плодом воображения некоего мистификатора, но, возможно, таковым являются их письма. Они были вашими кровными бабушкой и дедушкой, и они дважды сочетались браком в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году.

– Дважды?

– Да. Сначала они вместе сбежали семнадцатого апреля, а потом поженились в приходской церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. Я скопировал объявление из «Морнинг Пост» – их свадьба состоялась восемнадцатого мая тысяча семьсот восемьдесят четвертого года.

Я лишь взглянул на бумагу, так как не сомневался, что Дюпен скопировал объявление в точности.

– Но почему? – буркнул я.

– Вы упускаете очевидное, лежащее прямо у вас под носом. Элизабет Смит и Генри Арнольд сбежали в Гретна-Грин. Вышел скандал. Мистер Смит же был человеком с солидным доходом и высоким положением в обществе. Для его репутации оказалось бы менее болезненно, если бы сбежавшая пара после тайного бракосочетания обвенчалась в церкви. Тогда брак выглядел бы заключенным с его одобрения, и скандал бы угас. Конечно, это не помешало мистеру Смиту лишить дочь наследства.

Объяснение Дюпена звучало правдоподобно.

– И тогда моя бабушка, лишенная поддержки своего отца, начала ненадежную карьеру театральной актрисы, и такой же жизнью жила моя мать в Америке. Я дважды проклят невзгодами нужды, раз моей бабушке тоже было отказано в роскоши, которую я мог бы унаследовать.

Дюпен пожал плечами.

– Похоже, ваша бабушка предпочла деньгам любовь. Был ли это достойный или глупый выбор, пока не ясно, но вас мог бы утешить ее идеализм.

– Однако вы думаете, что мой дедушка не был столь же идеалистичен? – спросил я, как только эта мысль пришла мне в голову.

Дюпен опять пожал плечами.

– Определенно, его почерк не свидетельствует об идеализме, и в финансовом смысле он выгадал бы от этого брака много больше, чем она. Похоже, он думал, что отец Элизабет простит идеализм дочери и примет ее мужа в лоно семьи, несмотря на его низкое положение в обществе.

– Вы хотите сказать, что он ее дурачил?

– Дурачил? Нет. Но социальное положение Элизабет могло сделать ее более привлекательной в его глазах. Что не слишком отличается от надежд отца на то, что дочь найдет богатого банкира на двадцать лет старше себя достаточно привлекательным, чтобы выйти за него замуж. Но самое важное здесь, что Элизабет и Генри Арнольды на самом деле существовали. Написали ли они письма, хранящиеся у вас, и совершили ли преступления, описанные в них? Может быть.

– А может быть, и нет, – быстро добавил я. – В конце концов, они были актерами. Представим себе, что они вправду написали эти письма. Но их содержание может быть плодом чистой фантазии!

– Возможно, – признал Дюпен. – Мы должны установить истину. Также нам нужно найти того, кто посылает вам письма Элизабет и Генри Арнольдов, и выяснить, как они к нему попали.

Я понимал, что Дюпен старается помочь мне, но бесстрастие его слов огорчало. Прочность моей жизни в Филадельфии оказалась лишь смутным сном, и ничто в моем прошлом больше не было так определенно, как я полагал раньше. Мои бабушка с дедом – обычные уголовники? Мне стало очень больно от этой мысли. Я вновь обратил внимание на улицу за окном и на залитые светом лица. Вид был фантастичен, однако казался истиннее самой реальности. Внезапно в окне появилось лицо хрупкого лохматого старика. Ему было, вероятно, лет семьдесят пять. Странным образом лицо его не выражало абсолютно ничего, но одновременно излучало независимость, злобу и силу.

– Это он!

Слова сорвались с языка прежде, чем я осознал их смысл. Старик застыл передо мной, его лицо было ярко освещено и заключено, точно портрет, в оконную раму. Выражение лица, потрепанное платье, шаткая походка – все было знакомо, но я не мог его вспомнить. И вот его уже нет! Я схватил шляпу и трость и выбежал из кафе на улицу.

Старика нигде не было видно, и на мгновение я впал в глубочайшее отчаяние. Потом я заметил тень, движущуюся нетвердыми шагами по узкому переулку, и, не задумываясь, последовал за ней. В переулке царила темнота, и я медленно двигался вперед, не желая привлекать к себе внимание. Легкий туман, стелившийся в воздухе, превратился в ровный, монотонный дождь. Булыжники мостовой скользили под ногами, воздух был напоен запахом гниющих растений. Переулок резко свернул и влился в более оживленную улицу. Я уже не понимал, где нахожусь, но твердо намеревался не терять из виду мою дичь и не заботился больше о том, понимает ли старик, что я преследую его. Мы подошли к театру, из которого валом валила восторженная публика, потом миновали таверну с толпой сомнительных типов у входа. Но старик словно существовал отдельно от тех и от других. Лабиринтом извилистых переулков мы добрались до трущоб, где жили лишь самые бедные. Старик снова ускорил шаг. В конце улицы я догнал его – и обнаружил, что нахожусь в конце Довер-стрит, а передо мной сияют фонари над входом в «Аристократическую гостиницу Брауна».