Дуглас Престон - Богохульство

Проявляя невероятную ловкость, терпение и такт, он стал шаг за шагом продвигать свой новый проект. И вскоре собрал команду ученых, выбил значительные суммы и вошел в доверие к представителям власти. При каждом удобном случае он напоминал американцам о том, что в области ядерной физики они идут далеко позади европейцев, убедил правительство, что «Изабелла» – эффективный путь к удовлетворению энергетических нужд, которое не потребует больших затрат, не раз подчеркнув, что все патенты и ноу-хау навек останутся в руках американцев. Таким образом он добился невозможного: в далеко не лучшие времена выколотил из Конгресса сорок миллиардов долларов.

Складывалось впечатление, что этот человек – непревзойденный мастер убеждать, талантливый организатор и предусмотрительный мечтатель, который, тем не менее, готов смело пойти на огромный риск. Именно с таким Хазелиусом Форд мало-помалу знакомился.

«Изабелла» была изобретением Хазелиуса, его детищем. Он лично объездил всю страну и выбрал самых достойных из лучших физиков, инженеров и программистов. Все шло как по маслу. До некоторых пор.

Форд закрыл папку и призадумался. Ему все еще казалось, что он не имеет понятия о том, кто такой настоящий Хазелиус. Гений, шоумен, музыкант, мечтатель-утопист, преданный муж, надменный изгой, блестящий физик, терпеливый лоббист… Кем из них он был на самом деле? Или его истинная суть пряталась где-то глубже, а в обществе он появлялся то в одной, то в другой маске?

Отчасти судьба Хазелиуса напоминала Форду его собственную. Они оба внезапно и при ужасающих обстоятельствах потеряли жен, оба переживали беду в уединении. Когда погибла супруга Форда, для него вместе с нею взорвался весь прежний мир, и он почувствовал себя так, будто до гробовой доски будет вынужден блуждать среди развалин. На Хазелиуса смерть жены повлияла иначе: он, напротив, предельно сосредоточился. Форд утратил смысл своего существования, а Хазелиус обрел его.

Уайман представил себе, что написано в его досье. В том, что оно существует, и в том, что с ним, как и со всеми остальными, ознакомился Локвуд, он ни капли не сомневался. «Как описали мою жизнь? – задумался он. – Привилегированная семья, Чоут [13], Гарвард, Массачусетский технологический институт, ЦРУ, женитьба… А дальше – бомба».

Что потом? Монастырь. И наконец «Охрана и разведка инкорпорейтед». Так именовалось его частное детективное агентство. Название вдруг показалось Уайману слишком громким. Объявления о предоставлении услуг он разместил четыре месяца назад, и за все это время получил лишь единственный заказ. Конечно, работу ему подкинули стоящую, но упоминать о ней в качестве рекламы строго запретили.

Взгляд Форда упал на часы. Он опоздал на завтрак и убивал время на глупые раздумья о своей несчастной доле.

Убрав досье в портфель и закрыв его на замок, Уайман вышел из дома и направился к столовой. Солнце только-только поднялось над красными вершинами холмов, его лучи лились на листву тополей, и казалось, деревья были сделаны из желто-зеленого стекла.

В столовой царствовали ароматы бекона и булочек с корицей. Хазелиус сидел на своем коронном месте, во главе стола, и увлеченно разговаривал с Иннсом. Кейт, располагаясь на другом конце, рядом с Уордлоу, наливала себе кофе. Увидев ее, Форд почувствовал волнение в груди.

Усевшись на единственное свободное место, возле Хазелиуса, он положил себе с большого плоского блюда кусок яичницы с беконом.

– Доброе утро! – воскликнул Хазелиус. – Как спалось?

– Замечательно.

За столом были все, кроме Волконского.

– Послушайте, а где Петр? – спросил Форд. – У него во дворе нет машины.

Разговоры внезапно стихли.

– Доктор Волконский, похоже, нас покинул, – сказал Уордлоу.

– Покинул? Почему?

Последовало всеобщее молчание. Его нарушил Иннс, произнеся неестественно громким голосом:

– Я – психолог. Наверное, мне и придется ответить. Полагаю, что не нарушу профессионально-этические нормы, если скажу прямо: Петр с самого начала чувствовал себя здесь несколько не в своей тарелке. Его угнетали уединенность и напряженный график работы. Ему очень не хватало жены и ребенка, которых пришлось оставить в Брукхейвене. Неудивительно, что он не выдержал и решил уехать.

– Но ведь Тони сказал: похоже, покинул. Значит, полной уверенности в этом нет? – спросил Форд.

– Мы все так решили, – невозмутимым тоном произнес Хазелиус. – Машина Петра исчезла, исчез чемодан и большинство одежды.

– Он что, никому не сказал ни слова?

– А чего ты так разволновался, Уайман? – спросил Хазелиус, пристально всматриваясь в Форда.

Тот одернул себя. Со столь чертовски умным и наблюдательным человеком следовало быть похитрее.

– Не разволновался, а просто удивился.

– Я чувствовал, что все идет к тому, – сказал Хазелиус. – Петр не годен для подобной жизни. Наверняка он даст о себе знать, когда доберется домой. Ты лучше расскажи нам про вчерашний визит к Бегею, Уайман.

Взгляды всех присутствующих устремились на Форда.

– Бегей очень зол. У него целый список претензий.

– Каких же?

– Если кратко, им много чего пообещали, но обещания эти не выполнили.

– Мы никому ничего не обещали, – сказал Хазелиус.

– По-видимому, это Министерство энергетики уверило их в том, что здесь появится масса рабочих мест и всяческих экономических благ.

Хазелиус в негодовании покачал головой.

– За Министерство энергетики я не в ответе. Но хотя бы от этой демонстрации ты его отговорил?

– Нет.

Хазелиус нахмурился.

– Надеюсь, ты все же что-нибудь придумаешь.

– По-моему, пусть они лучше соберутся и приедут сюда.

– Уайман, случись хоть малейшая неприятность, и о ней тут же узнает вся страна. Нельзя допускать ничего подобного! – воскликнул Хазелиус.

Форд посмотрел на него бесстрашно и строго.

– Вы поселились на этой столовой горе, работаете над секретным правительственным проектом и избегаете всяческого общения с местным населением. Само собой разумеется, что о вас пошли дурные слухи. Ты ожидал чего-то другого? – Он произнес эти слова чуть более резко, чем намеревался.

Остальные уставились на него так, будто Уайман прилюдно осыпал проклятиями священника. Но Хазелиус заставил себя расслабиться; расслабились и другие члены команды.

– Ладно, признаю, я получил выговор вполне заслуженно, – произнес он. – Ты прав. Нам следовало с самого начала подумать об этом. Но… что же делать теперь?

– Я навещу здешнего предводителя навахо в Блю-Гэп. Попробую устроить городское собрание. На котором должен появиться и ты, Грегори.

– Не знаю, смогу ли я выкроить время.

– Боюсь, тебе придется его выкроить.