Лев Гурский - Есть, господин президент!

Особой популярностью пользовались новоприбывшие машины: за ними бежали всей толпой от самых ворот, их обступали в кольцо, на них запрыгивали, как на крыши теплушек в фильмах о гражданской войне, — и даже водители смирялись с этим неизбежным злом.

— Смотри, Яна! Кажется, вот он едет, наш броневик. — В голосе Макса я не почувствовала особой радости.

Оранжевый ЗИЛок слева был, похоже, именно тем, за которым мы охотились от самой Большой Якиманки. Бампер с вмятиной, две восьмерки на номерном знаке и — ни малейшего интереса со стороны местных. Оно и понятно: машина возвращалась обратно после разгрузки, а потому, разумеется, была пуста. Мы опоздали.

— Что будем делать? — Макс затормозил, и мы обозрели горизонт.

От края до края, с севера на юг и с запада на восток мир вокруг был заполнен остатками жизнедеятельности московской цивилизации — ошметками, объедками и обрывками. Мы могли кататься по этому кладбищу отходов хоть до ночи, или до утра, или до конца недели — и все равно не найти предмет примерно тридцати сантиметров в длину и пятнадцати в ширину. Нам оставалось два варианта на выбор. Первый — броситься от тоски с размаха в жерло кратера, второй — вернуться не солоно хлебавши, навсегда поставив крест на Парацельсе и его вкладе в мировое искусство еды.

— Ну что, значит, домой? — вздохнул разочарованный Лаптев.

— Выходит, домой… Э, нет, Макс, погоди-ка!

У самой вершины, на границе между мусором и небом, мне внезапно почудилось какое-то необычное людское шевеление. Сняв шлем, я приставила ладонь ко лбу козырьком, чтоб лучше видеть. И поняла: великодушная судьба подарила нам с барского плеча еще один шанс.

Неподалеку от кратера, левее пирамидок из древних автопокрышек и правее озерца битума, был выстроен ряд фанерных ящиков в форме длинного стола или прилавка. Под присмотром двух милиционеров здешняя публика с явной неохотой складывала сюда все найденные на свалке книги — и тонкие брошюры, и увесистые фолианты. Оба стража порядка сами производили отбор. Вглядевшись, я была поражена: из стопок выкидывались прочь относительно новые и приличные на вид издания, зато старые грязные книги, порой уже лишь отдаленно похожие на книги, бережно складировались.

— Что это там у вас? — спросил Макс у проходящего аборигена. Одетый во фрак поверх тельняшки, в галифе и валенки с галошами, тот волок на себе слегка обугленный по краям рулон мануфактуры.

— Взбесились менты, — ответил абориген, сердито сплевывая. — Нам на свалке только мусоров не хватало! Уже второй день они тут шастают, людям спокойно работать не дают… Чит-татели, блин!

Я велела Максу побыть при мотоцикле, а сама рванула в гору. Мои кроссовки были не самой подходящей для здешних мест обувью — резиновые сапоги до колен пригодились бы больше. Но спасибо, что я хоть была не в босоножках или туфлях на высоком каблуке. Иначе бы я стопроцентно увязла уже через пару шагов. И все здешние дедки, бабки и жучки вытягивали бы меня канатом, как репку.

Пухлый том в полуободранной желтой газетной обертке я узрела среди кучи милицейских трофеев еще на подходе, а приблизившись вплотную к ящикам, сумела дотронуться до книги и даже приоткрыть ее на середине. До самой последней секунды меня не покидали сомнения: а вдруг мы все ошибаемся, и книга Тенгиза Авалиани — не та? Но теперь все мои опасения улетучились вмиг. Она, родимая, она! «Магнус Либер Кулиариус!» Удача, которая дважды за сегодняшний день показывала мне тыл, все-таки вознаградила меня — повернулась и открыла личико. Мне сразу бросились в глаза знакомые латинские закорючки, пентаграмма и изображение половинки солнца, то есть символ медленного огня.

Историческое событие, с гордостью подумала я. Рукописная книга, утерянная в шестнадцатом столетии Филиппом Аурелием Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом — он же Парацельс — в центре Москвы, обретена Яной Ефимовной Штейн в начале двадцать первого века почти сразу за МКАД. Недалеко же манускрипт убежал за эти годы!

— Что, девушка, любите книжки? — поинтересовался один из двух ментов. Он был приземист, большерот и похож на веснушчатого лягушонка.

— Обожаю, — кивнула я, — особенно на латинском. Мой родной язык. А подарите мне вон ту, страшненькую, а? Я буду перечитывать ее на ночь и вспоминать вашу доброту.

— Не положено, — буркнул второй из ментов. Этот был повыше и смахивал на советский пылесос «Ракета», поставленный на попа: гладкий цилиндр туловища, длинная гибкая шея-шланг и густые усы щеткой. — Мы должны все сдать.

— Двести рублей, — предложила я.

— Две тысячи, — задрал цену лягушонок и испытующе на меня посмотрел. Если я соглашусь, то с меня можно слупить больше. Или вовсе приберечь находку: вдруг где-то за нее заплатят и подороже?

— Целых две тысячи рублей за это старье? — С оскорбленным видом я покрутила пальцем у виска.

— Всего две жалких тысячи за этот роскошный антиквариат. — Едва запахнет деньгами, даже лягушата вспоминают умные слова.

Ни слова больше не говоря, я положила книгу обратно на место, развернулась и неторопливо пошла прочь. Или он меня окликнет, или я не разбираюсь в муниципальной милиции города-героя Москвы.

— Девушка, девушка, да постойте вы! — услышала я возглас за спиной. Величаво оглянувшись, я увидела, как приземистый мент сам торопливо тащит мне книгу. — Ну пятьсот хотя бы… Имейте же совесть, нас двое! Идет? Вот, берите. Нам же за эту хренотень отдельно не доплачивают… Большакову нашему вчера, — добавил он интимным шепотом, — моча в голову ударила. Весь сержантский состав раком поставил, час разорялся, старые книжки ему теперь подавай. Ага, спасибо. А еще сотенку не накинете?

Я подарила ему еще тридцатник, и лягушонок довольный поскакал назад, к остальным трофеям и коллеге-пылесосу.

На обратном пути мы с Лаптевым мало разговаривали. Едва Макс удостоверился в том, что книга не просто похожая, а та самая, и даже нашел место, откуда был вырезан наш листок, мой спутник впал в некоторую задумчивость. Да и внутри меня самой радость победы побурлила не слишком долго. Пока мы были в поиске, нам некогда было думать — главное прыгать. Теперь же нахлынули вопросы, ответов на которые я не знала. Похоже, мы с Максом оба не понимали, что с этой реликвией делать. Не знаю, как у него, а у меня было чувство, что мы огребли сегодня джек-пот, но не знаем адреса, где могли бы получить выигрыш…

— Куда мы сейчас, в гостиницу? — спросила я, когда дорога под колесами «кавасаки» стала Ленинским проспектом.

— Сперва мы заедем на Лубянку, — сообщил мне Лаптев.

— Ты хочешь сразу сдать находку? — опечалилась я.

Я как-то упустила из виду, что капитан Лаптев — чекист при исполнении и, стало быть, лицо подневольное. Хоть бы повременил денек, досадливо подумала я, дал бы списать пару рецептов. У ФСБ их потом фиг выцарапаешь, эта контора только под себя гребет.