агланолн

Но скажи, зачем ты вешаешь на мои плечи бремя вины? Твои компаньоны – пространство и сознание – сделали это со мной ещё до моего рождения. Вы, три чистые васты, создали нашу вселенную пятнадцать миллиардов лет назад и нарекли её Виной, потому что её на самом деле наполняет заразная энтропийная вина, которую можно накапливать, терять и снова накапливать. Вы придумали этакую круглую сцену-вселенную, наполнили её актерами, дали им роли подраматичнее, чтобы сидеть в партере и, глазея на спектакль, коротать вечность. Умники, ничего не скажешь.

Так вот, говорю вам наперед, чтобы было не так интересно смотреть дальше: я слопаю несчастного брата по разуму, и даже не покривлюсь. И – никакого драматизма.

Сами-то вы, вневселенские расы, вон как высокомерны! Выгодная у вас мораль. Она дает полную свободу. Вы – абсолютны. Только к чему такая несправедливость? Ты, Кробиорус, великий учитель, не скажешь даже самому неискушенному вриму: не ешь ни братьев, ни врагов, иначе на тебя возляжет вина. Да нет же, эта наука предназначена лишь для хомуна, отягощенного первородным грехом. Ты, независимый учитель хомунов, говоришь с нами на нашем языке, ты непреклонен и не сделал исключения даже для меня, самостоятельно прозревшего. Я поверил тебе, я отверг теории бюрократа Балмара, главного президента всех хомунов, ради того, чтобы слушать живого врима. Но ты сказал: «Лучше пусть разрушит тебя голод». Согласись, это звучит неприятно. Ведь ты никогда не учил бы такому своего брата по крови, врима. Зачем же в меня, хомуна, ты с радостью вкладываешь странные противоречивые идеи?

А ведь ты знал, что я буду вынужден нарушить твой завет. Я отниму жизнь у этого существа и, воспользовавшись его силой, пойду дальше, чтобы выполнить свою миссию. И понесу на себе вину за совершенное убийство.

Вина – это вселенная, которую вы, чистые васты сотворили для нас. Всесильным в ней стает только грешник, убийца, подлец, предатель.

«Нет, это неправильно, Кробиорус» – мысленно повторило Создание.

– Зачем ты накапливаешь мысли? – спросил Вадим.

– Я этим живу, – проговорил персолип и добавил: – Мы с тобой очень похожи.

Черт тебя подери, хитрая же ты сволочь… Битый час протолковать с этим куском желе… Сам не знаю, как вышло, что разговорился с ним… Все началось с «Приветствую тебя, путник».

Сколько же можно тянуть? Делай, наконец, то, что должен!

– Понимаю, – сказал гриб. – Ты ощущаешь себя изгоем. Мне это чувство хорошо знакомо.

Расину почудилось, что фотообъектив моргнул.

Да, вероятно, он прав. Многослойная оболочка вселенной, тот её кусок, что именуется Хомофаром и тайно управляется Кантаратом, вряд ли с замиранием следит в эту минуту за душой хомуна, чье тело лежит в коме в психдиспансере на Берковце, а сама она, изодранная метеоритами, склонилась над огромной сыроежкой и плачет.

Но персолип-изгой? Трудно себе вообразить общество, состоящее из таких вот желеобразных граждан. Что это: грибное поле?

– Нет, ты меня не понял, – сказал гриб. – Не существует никакого сообщества персолипов. Я всю жизнь прожил в этом кармане. Здесь проходит колодец хомунов, вернее, людей. Я наполнен их мыслями, чувствую то же, что и ты. За всю мою жизнь меня посещало немало человеческих мыслей.

– Хомунских?

– Нет, человеческих… Многие приходят издалека, с самой поверхности. Я бы хотел быть среди них, особенно хотелось бы… поработать. Но я не хомун, и даже точно не знаю, как выгляжу.

– Ну, хватит!.. – почти выкрикнул Вадим. Он понял, что если сейчас же не восстановит силы, то потеряет сознание.

Я выполняю слишком важную миссию, чтобы останавливаться из-за сострадания к говорящему грибу.

«Да, понимаю, ты выполняешь слишком важную миссию» – прозвучало в ответ.

Я пытаюсь оправдать свои действия. Силюсь убедить себя, что передо мной существо низшее, которое можно употребить в пищу… А что, если я стою на одной ступени развития с ним?.. Чушь! Оно даже взглянуть на себя не может. Круглая лепеха с линзой посредине.

«Круглая лепеха с линзой посредине. Ты прав».

Зачем ты повторяешь мои мысли? Ах да, я забыл. Ты – накопитель. Твой процессор сортирует полученные данные.

«Совершенно верно!»

А что, если ты устроен более тонко, чем я думаю?

«…более тонко».

Вранье. Просто говорящая пища. Пища. Пища…

Черт! Персолип. Живой и мыслящий.

Будь это существо похожим на одного из тех улыбающихся манекенов, я бы не испытывал никакого сожаления, убивая его. Я давно бы уже восстановил потери и двигался дальше.

Может, что-то пропустил в своем блиц-обучении? Или вселенский демон-коммандос забыл в спешке вкинуть в рюкзак воинское хладнокровие?

Проклятая слабость…

Коварный Кробиорус.

Вселенная-вина… Энтропия… Рассеивание…

– Воспользуйся мной, – тихо проговорил гриб. – Мир не пострадает, если одним персолипом станет меньше.

Глава 24

Дни и ночи, проведенные в камере, дали Расину больше, чем могли дать занятия.

Балмар был напуган. Он пытался разгадать тактику Вадима, а Вадим – постичь самого себя и тактику Балмара. Самые невероятные приемы психологического допроса были использованы в эти пять суток.

– Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка! – выкрикивал Балмар. – Что это значит?.. Твои ассоциации! Живо!

– Материя и время! – вопил он тут же. – В чем разница?!.

Вадим не знал, в чем разница. Но понять хотел. Мозг строил связи и угадывал ответы, вычитывал их из самой среды – из стен, из двери, из непроницаемого блеска очков Балмара. Но язык не успевал произносить: Балмар говорил быстрее.

– Кто такая Доэ?

– Можно ли обогнать вину?

– Ты хомун?

– Как искривить секунду?

– Как девченка убила тузора? Отвечай!..

– Кто ты?

– Как выглядит знак вины? Знак вины!

Балмар читал мысли. Факт! Ему нужен был невербальный ответ – то, что рождалось в первое мгновение – вспышка мысли. Расин даже рта не открывал. А начальник службы охраны Хомофара продолжал сыпать вопросами.

– Тебя прислали вримы? Да?

– Кто тебя всему научил?

– Ты работаешь на Хи?

– Что ты знаешь об Захватчике?

На тысячу сто двадцать восьмом вопросе («из чего состоит пустотный пузырь?») вместо ответа последовала тишина: Расин неожиданно для себя освоил способ утаивать мысль в закоулке подсознания.

Он сделал это не нарочно. До этого он с интересом наблюдал за процессом, за самим собой и за Балмаром. И вдруг почувствовал: есть в темноте подсознания двойное дно, и этим местом можно «думать».

В блеске очков появилась угроза.

– Повторяю. Из чего! Состоит! Пустотный пузырь?!

Главный хомун нервничал.

– Не будешь отвечать, – прорычал он, – позову Гаерского.

Расин вздохнул. Главный хомун все больше разочаровывал.