Александр Золотько - Прощай, Америка!

– Нас не будут убивать, вы об этом? – уточнил Лукаш. – И не грех по этому поводу выпить.

Смит не ответил, только пожал плечами.

«Ну и ладненько, – подумал Лукаш. – Если толерантные европейцы не видят в грядущей пьянке ничего зазорного, то диким славянам и сам бог велел пить, гулять и веселиться. И напиться до свинского состояния.

А потом вырубиться и пролежать в отключке до самого утра и проснуться в диком похмелье, а не в момент своего расстрела… Хорошая идея, между прочим».

– А вот назавтра президент снова соберет журналистов, чтобы изложить свой взгляд на происходящее, объяснить, какого хера американская армия, которой положено тихонько загибаться на базах, вдруг принялась воевать. – Лукаш глянул на себя в зеркало, прикинул – стоит переодеваться или «Мазафака» и так сожрет?

Вот Смит надел костюм. Не смокинг, а легкий полотняный костюм, но все-таки имеет место пиджак и отглаженная рубашка. Вон даже стрелки на брюках.

– Соберет президент журналистов, а мы явимся с бодуна… Нехорошо может получиться. А какой запашок будет в зале… Закачаешься!

– Ничего, – спокойно сказал Джон Смит. – Президент в очередной раз потерпит.

– И то верно, – кивнул Лукаш.

А переодеваться он не будет. Если он собирался нажраться до положения риз, то какого дьявола надевать фрак? Джинсики, которые он надел перед рестораном, футболка и кроссовки. И не жарко, и отмывать легко. А если дело дойдет и до драки, то и порвать не жалко.

«Кстати, драка – это интересная идея. Давненько я не дрался. Левую руку, жаль, нельзя будет толком задействовать… – Лукаш напряг бицепс, пошевелил рукой, больно, но терпимо. – А под водочку, так и вообще будет неощутимо».

– Идемте, Джон, нас ждут великие дела! – провозгласил Лукаш и вышел из номера, пропустив вперед британца.

На улице все еще было жарко. Правда, теперь жар, для разнообразия, шел не сверху, от солнца, а снизу, нагретые за день камни и асфальт щедро возвращали полученные калории.

До «Мазафаки» от Вашингтон-паласа недалеко. Всего несколько кварталов. Чайна-таун, как мог, зализал раны после вчерашнего, но запах гари все еще не исчез, а людей на улице было мало. Да и машин немного. У жителей Вашингтона начинает вырабатываться привычка возвращаться домой засветло. Правильная, между прочим, привычка. Своевременная.

На перекрестке Лукаш и Смит остановились, пропуская медленно едущую патрульную машину.

– За рулем – белый, вы заметили? – спросил Смит. – И рядом с ним – тоже. Первый раз вижу подобное в этих местах…

– Я так понимаю, что после погрома чернокожим официальным лицам в районе Чайна-тауна делать особо и нечего. Если, конечно, они не собираются спровоцировать новые беспорядки. В полиции Вашингтона найдется достаточное количество белых и цветных, чтобы не беспокоить азиатов по пустякам, я надеюсь… А вот, кстати, и наши немецкие друзья. – Лукаш свистнул и помахал рукой немцам, шедшим по противоположной стороне улицы.

Те помахали в ответ.

– Погибли их земляки, между прочим, а нашей Сладкой Парочке на это наплевать, – вполголоса, будто боясь, что немцы его услышат, проговорил Лукаш. – Куда катится мир…

– А вчера погиб русский сержант, – так же тихо ответил Смит. – И вы теперь не можете выпить от горя?

«Сука, – подумал Лукаш. – Все-таки не случайно именно англичане придумали бокс, это в их характере. Врезать ближнему своему от всей души, без подготовки, хлестко, под вздох. На, Лукаш, получи-распишись…»

– Не обижайтесь, Миша, – Смит тронул Лукаша за локоть. – Я не со зла. Все мы люди, у каждого из нас есть недостатки и слабости. Кто-то из ваших писателей сказал, что мозг спасает себя от безумия тем, что вначале мы не верим, а потом – не помним. От себя добавлю – просто не принимайте близко к сердцу то, что вас напрямую не касается и то, чего вы не в силах изменить.

– Я учту, – сказал Лукаш.

Главной фишкой «Мазафаки» был нетолерантный расизм, возведенный в степень идиотизма. И фишка эта начиналась уже на подходе к заведению. Каждый раз – новое воплощение.

Сегодня возле входа «Мазафаки» на тротуаре сидели трое белых, одетых в набедренные повязки из мешковины. Лукаш на мгновение замешкался, вспоминая, как называются те штуки, которые были надеты на шеи белых. Почему-то всплыло в голове «ярмо», потом правильное – «колодки». Две доски с прорезанными отверстиями для головы и рук. На ногах кандалы с цепями, все по-взрослому, как на плантациях. За спинами скованных мужчин прогуливался здоровенный негр, одетый в сюртук на голое тело, панталоны и цилиндр. В руках у негра была плетка – шикарное изделие о девяти хвостах, не те штучки, что продают в секс-шопах, а настоящее чудовище, в умелых руках способное убить человека за два-три удара.

– Твою мать, – пробормотал Смит, – хотел бы я взглянуть в глаза хозяину этого клуба…

– И что? Вы бы ему не подали руки? – спросил Лукаш. – Мимо этой инсталляции…

– Перформанса, – поправил Смит.

– Что? Да, перформанса, я всегда путаю эти термины. Так вот, мимо этого перформанса этим вечером прошла куча народа, все из цивилизованных стран, все культурные и образованные. И что?

– О! – прозвучало громко за спиной Лукаша, потом последовало многоголосое обсуждение на японском языке.

Японская делегация из Комиссии по расследованию военных преступлений и геноцида японского народа в полном составе двинулась к рабам и надсмотрщику, расчехляя на ходу фотоаппараты.

Негр, заметив зрителей, осклабился в улыбке и взмахнул плеткой.

Засверкали вспышки, японцы радостно перекрикивались, выбирая наиболее выгодные ракурсы. Потом один из них отошел на дорогу, а остальные разместились вокруг надсмотрщика и рабов.

Улыбка! Фото на память.

Японец с фотоаппаратом оглянулся, заметил Лукаша и бросился к нему.

– Сфотографируйте нас, пожаруйста! – попросил японец по-русски и протянул Лукашу аппарат. – Пожаруйста!

Не дожидаясь ответа, японец бросился к своим коллегам и замер с краю группы.

– Твою мать, – сказал Лукаш.

– Можете разбить фотоаппарат о стену, – тихо посоветовал Смит. – Или о голову кого-нибудь из них. Проявите принципиальность. Вам же не нравится происходящее.

– Смит, напомните мне, как по-английски будет – пошел ты в жопу, – Лукаш нажал на кнопку фотоаппарата. Потом еще раз и бросил камеру владельцу. Тот подхватил ее и поклонился.

Один из рабов что-то сказал, негр ударил его ногой по ребрам. Не очень сильно и так, чтобы зрители не заметили. Белый зашипел от боли, дернулся, пытаясь встать, но двое других повисли на его цепи, удержали на тротуаре.

– Сколько им платят, интересно? – сам у себя спросил Джон Смит.

– А вы бы за какую сумму согласились?