Евгений Сухов - Режимный апокалипсис

— Но я же не сообщал, — удивился Афанасий, разглядывая рослого плечистого человека. Спрятав руки за спиной и по-хозяйски расставив ноги, тот внимательно разглядывал выходящих пассажиров.

— Хм… Вы недооцениваете полковника Евдокимова. Для него не существует мелочей, а уж встретить столичного гостя… Это святое дело!

Тепло попрощавшись с генералом Шашковым, Афанасий направился к машине.

— Здравия желаю… Вы подполковник Покровский из Следственного комитета?

— Он самый.

— Я — начальник четыреста шестьдесят третьей колонии полковник Евдокимов, — представился атлет, браво козырнув.

— Вот я как раз к вам и направлен. Вижу, что мое появление не стало для вас неожиданностью.

— Хм… Не удивляйтесь. В нашем ведомстве как хорошие, так и дурные новости распространяются очень быстро. Прошу вас… Садитесь.

— Вы без водителя? — удивился Покровский, устраиваясь на пассажирское место.

— Иногда люблю сам порулить. Приятно осознавать, что твоя жизнь находится в твоих же собственных руках.

— Тоже верно, — согласился Афанасий и невольно поймал себя на том, что попал под его обаяние.

— Так куда мы сейчас направляемся? Вас отвезти в город, в гостиницу? Наверняка хотите передохнуть с дороги.

— Давайте сразу в колонию. Знаете, за время полета я успел достаточно отдохнуть и выспаться, так что самое время и поработать.

— Тогда милости прошу, — с готовностью ответил полковник, выезжая со взлетного поля, но Покровский был почти уверен, что за маской любезности тот прятал едкую усмешку.

23 июля, поселок Юрьевский

Лагерь располагался в широком ущелье, стиснутом с обеих сторон лесными сопками, по соседству был отстроен поселок Юрьевский, в котором чувствовался достаток. Дома каменные, капитальные, строившиеся на века, с большими участками, засаженными фруктовыми деревьями, среди которых преобладали яблони, разросшиеся невероятно высоко и широко. У многих домов стояли автомобили, в основном внедорожники, наиболее популярный здесь вид транспорта. На улице народу немного — кто-то копался на огороде, кто-то возился подле машины, две мамаши катили детские коляски, лишь у магазина толкались несколько человек, видно, обмениваясь последними новостями. Жители поселка в своем большинстве трудились в колонии.

Ворота отворились, и Евдокимов, въезжая на территорию лагеря, произнес с некоторым облегчением:

— Вот мы и приехали.

Офицеры, ждавшие хозяина, нервно покуривали, но, заметив подъезжающий «УАЗ», дружно побросали недокуренные сигареты в урны.

— Здравия желаем, товарищ полковник!

— Здравия желаю, — ответил Евдокимов, бодро выскочив из автомобиля. — Чего стоим? Потопали!

Полковник вместе с Покровским и в сопровождении офицеров колонии вошли через небольшие ворота в производственную зону, отгороженную от остальной части лагеря стеной из колючей проволоки.

Показав на три белых одноэтажных каменных корпуса, Павел Спиридонович проговорил:

— Здесь заключенные трудятся. Зарплата у них стабильная, не ниже минимальной оплаты труда, сдельная. Ее мы начисляем на карточку. В выходные и праздничные дни проводим культурно-массовые или спортивные мероприятия. — И, заметив легкую улыбку Покровского, добавил: — Колония, конечно, не дом отдыха, здесь спать никто особо не даст, но условия у нас вполне человеческие. Можете сами в этом убедиться.

Показывая достижении колонии, полковник Евдокимов вел себя уверенно, с достоинством, как и подобает человеку его звания и должности, без малейшего намека угодить столичному проверяющему: был почтителен, но без чинопочитания, предупредителен, но не навязчив.

Колония впечатлила не столько своей площадью, хотя она тоже была весьма велика, сколько производственными мощностями. В двух рабочих корпусах располагались ткацкие цеха, в которых шили бушлаты, рукавицы, перчатки, в третьем здании находилась столярно-плотничная мастерская, где изготавливали мебель, причем весьма высокого качества. Но значительную часть производственной территории занимали цеха по изготовлению домиков из бруса и срубов. Домики, выстроившиеся ровными рядками, можно было бы принять за лубочные, сошедшие со сказочной картинки, если бы не колючая проволока, окружавшая лагерь по периметру в три высоких ряда.

— И откуда же они выбрались? — недоуменно спросил Покровский, посмотрев на начальника колонии.

— Через сруб, — ответил тот. — Там тоннель.

— Что ж, ведите!

Евдокимов твердо зашагал в дальний конец производственной зоны и, остановившись перед самым крайним срубом с недостроенной крышей, сказал:

— Это здесь.

Перешагнув через грубо струганный ствол, Афанасий подошел к большому срубу, поставленному из могучих сосен, — выглядел он весьма внушительно и заслонял собою большую часть жилого барака и караульную вышку. Сруб стоял вблизи запретной зоны в виде небольшой насыпи шириной в несколько метров, освещаемой с вышек сильными прожекторами. Вокруг не было ничего такого, что могло натолкнуть на мысль о побеге. Территория ухожена, тщательно подметена, кое-где посыпана желтым песочком. Стружка собрана в отдельную кучу.

— Значит, отсюда? — переспросил он, повернувшись к начальнику колонии.

— Так точно, товарищ подполковник, — сказал тот, слегка распрямившись.

На его красивом с правильными чертами лице обозначилась подобающая строгость. Держался Евдокимов уверенно, спокойно, без суеты. Взгляда при разговоре не отводил, смотрел прямо, как если бы намеревался прожечь дыры в переносице собеседника. Невольно возникало сомнение, что это у кого-то другого убежали из лагеря три особо опасных преступника, осужденных за убийство. У начальника колонии нервы были железные, это надо признать. Возможно, что на его месте другой бы попытался услужить проверяющему, преданной собачонкой заискивающе заглядывал бы в глаза и делал бы все возможное, чтобы как-то смягчить сложившуюся ситуацию. А этот даже не моргнет! В какой-то степени такая линия поведения внушает уважение.

— Когда обнаружился побег? — сухо спросил Покровский.

Неподалеку, совершенно ненавязчиво, чтобы не мешать разговору сотрудника следственного отдела с начальником колонии, стояли офицеры: заместитель по режиму — коренастый майор с короткими пухлыми ручонками и помощник начальника колонии — худой и узкоплечий капитан с изможденным скуластым лицом.

— Утром три дня назад на лагерной перекличке, — честно ответил полковник, продолжая смотреть Покровскому в глаза. — Мы их не досчитались и тут же начали поиски. Еще через пятнадцать минут в этом срубе был обнаружен подкоп. Заключенные работали в одной смене, вместе и убежали.