Олег Бондарев - Мертвый кортеж

Земля резко ушла из-под моих ног, и я рухнул на пол, от неожиданности выронив револьвер. Воспользовавшись моей оплошностью, Хардман шустро вставил ключ в замочную скважину и провернул его против часовой стрелки. Стальные створки лифта со скрежетом разошлись в стороны, и Остин шагнул в кабину. Перевернувшись на живот, я толкнулся всеми четырьмя и прыгнул к револьверу Обхватив рукоять потной ладонью, взвел курок и направил дуло в сторону лифта.

Это была последняя, отчаянная попытка остановить Хардмана.

Я видел, как черная нить, сбившая меня с ног, спешит к кабине. Видел слезы, застывшие в глазах Остина.

Прицелившись, я выстрелил. Я должен был успеть. Ради Бокстона, ради всего Черничного королевства, ради тех мальчиков и девочек, кому стукнет восемнадцать завтра, послезавтра, через неделю или через год.

Ради всех них…

Щелк.

Это пуля, срикошетив от металлической створки лифта, неуклюже шлепнулась на пол.

Двери закрылись. Из-под решетчатой заслонки над кабиной вырвался столб горячего пара. Огромные шестерни скрытого под стальным кожухом механизма пришли в движение. Тяжело дыша, я медленно уронил руку с револьвером и обессиленно уткнулся носом в холодный пол.

Все.

Финал.

Остин отправляется вниз, к Шару, и я уже никак не могу помешать ему уничтожить главное достояние Черники. Сам Остин, впрочем, Шар достоянием не считает. Для Остина Шар — виновник всех бед, разрушитель грез и надежд, машина, созданная, должно быть, самим Вирмом для постепенного разрушения нашего мира.

Внутри у меня стало пусто, будто у голема в утробе. Все начнется завтра — когда восемнадцатилетние подростки не получат от Шара традиционные пригласительные. Завтра — отправная точка, знаменующая медленную и болезненную смерть Черники. Королевство умрет не на следующей неделе, и не в следующем месяце, и даже не в следующем году: на развал понадобятся годы, десятилетия, может быть, даже века, но оно — неизбежно. Люди смогут сами выбирать для себя профессии, наниматели привыкнут к отсутствию обязательного клейма на скуле соискателя, и мы потихоньку вползем в следующий век, сжав кулаки в надежде, что наши желания чудесным образом совпадут с нашими возможностями. У нас больше не будет мудрого наставника, способного направить, предостеречь, вразумить одной открыткой, которая волшебным образом попадает в почтовый ящик в строго предусмотренный день. Ничтожная горстка сразу попадет в «яблочко», большая часть со временем притрется, а о тех, кто так и не найдет себя в жизни, постараются поскорей забыть, словно о дурном сне или детском страхе. Полицейские разучатся хвататься за рукоять пистолета, едва завидят играющего на трубе каменщика или расхаживающего по сцене «Маски» столяра. Им придется принять новый мир — или уйти в отставку, убедив себя, что иного выхода просто нет.

Все это будет.

Но — завтра.

А сегодня я должен всех об этом предупредить.

На негнущихся ногах я устремился вверх по лестнице, дорогой пытаясь убедить себя, что спасение короля из лап негодяев должно помочь мне избежать серьезных последствий.

Получилось не очень.

К моему удивлению, назавтра открытки пришли. И на следующий день — тоже. И потом. Как будто Шар продолжал работать, невзирая на события минувшей субботы.

А в следующую среду я узнал, что король поручил мастерам с Ремесленной улицы создать големов для охраны лифта.

— Без ключа в Хранилище все равно не попасть, — сказал я капитану, едва он поделился со мной этой новостью. — А подделать влайзеповский ключ современным мастерам не под силу.

Мы сидели в «Скупом лепреконе», за тем самым столиком, где обычно встречались с Беном. Капитан потягивал молочный коктейль, а я заказал пинту пива, чем немало удивил обслуживающую нас карлу — за последние годы официантка слишком привыкла к моей безалкогольной диете.

Да, дорогуша, представь себе, ничто человеческое мне не чуждо!..

— Всегда находятся новые умельцы, — пожал плечами Квинси, — и то, что вчера казалось невозможным, сегодня — обычное дело. Те же самоходки, телефоны и экспрессы… Когда я был еще молокососом, подобными вещами пользовалась только элита, а сейчас телефон есть дома практически у каждого! Наука не стоит на месте… Так что никогда не говори «никогда».

— Ну, теперь, когда Шара нет, всем нам придется забыть о былом прогрессе, — криво улыбнулся я.

— Шар есть, — уверенно заявил капитан. — Был и будет. Не вынуждай меня задерживать тебя за протестантские лозунги!

— Простите, шеф, но молчать об этом выше моих сил, — честно признался я. — Я ведь… я ведь был там, понимаете? Видел, как Хардман входит в лифт, как закрываются двери и как кабина медленно уползает вниз, к Шару… Он должен был его уничтожить!

— Однако по какой-то причине не смог, — сказал Такер холодно. — Может, что вполне логично, этот орешек оказался для него слишком крепок? А может, ему помешали хранители Шара, о которых нам, простым мещанам, ничего не известно?

— Вот уж не думал, что услышу от вас подобные предположения! — хмыкнул я. — Вы же взрослый человек, шеф, да вдобавок офицер полиции. Ну сами подумайте: откуда там, внизу, взялись бы какие-то секретные хранители? Надо смотреть правде в глаза. Преступник хотел уничтожить Шар предназначений и проник для этих целей в Хранилище. С чего бы ему теперь отказываться от своих планов?

— Ну а кто же тогда продолжает рассылать открытки? — раздраженно прошептал Такер, подавшись вперед. — Кто распределяет сопляков и соплячек? Вирм? Рут? Может, Хорст? Или это Мила Врачевательница сошла с небес и теперь, запасшись картоном, штампует пригласительные в типографии «Вечернего Бокстона»?

— Не знаю, — мотнул головой я. — Но в том, что Шар уничтожен, у меня нет практически никаких сомнений. Хардман не из тех, кто бросает дело на середине.

— Послушай, Тайлер, — сказал Квинси, с трудом уняв гнев, бушующий внутри. — Я прекрасно понимаю, почему ты это делаешь. Почему продолжаешь упрямо твердить, что Шара нет. Ты детектив, Тайлер, и, как настоящий детектив, ты буквально сходишь с ума, когда встречаешься с чем-то, чего не в силах понять, доказать или опровергнуть. Кабина лифта унесла Хардмана вниз, и ты решил, что для Шара все кончено. Но что, если тебе удалось ранить его, когда створки еще не закрылись? Что, если он умер раньше, чем лифт добрался до низа? Или же он умер от жажды и голода, так ничего и не добившись? Эти версии не рассматривались?

— Рассматривались, — сказал я мрачно.

— Но ты все равно не успокоился, — констатировал капитан и шумно выдохнул.

Мы помолчали. Он сосредоточился на своем коктейле, а я — на виде за окном. Проклятые нимфы снова облепили крыльцо. Надо бы их прогнать, пока еще кого-нибудь не облапошили.