Евгения Грановская - Замок на Воробьевых горах

Внезапно Денису стало страшно. Он оглянулся по сторонам, надеясь увидеть хоть одну живую душу. Но аллея была пуста.

И тут преследователь шагнул к Жирову. Денис, не ожидавший этого маневра, попятился и предостерегающе проговорил:

– Эй, полегче… Не знаю, что это за фокусы, но я не хочу проблем. Я просто гуляю, ясно?

Преследователь сделал еще шаг. Пальцы его снова разжались – пламя в ладонях вспыхнуло еще ярче, чем прежде.

Денис понял, что преследователь не оставит его в покое. И огляделся в поисках какого-нибудь оружия.

Воспользовавшись его замешательством, черная тень метнулась к Денису и одним ударом сшибла с ног. Рухнув на асфальт, Денис больно ударился затылком. Он хотел вскочить на ноги, но преследователь не позволил – сильные цепкие пальцы схватили его за щиколотки и резко перевернули на живот. Здоровяк приподнял голову и боковым зрением увидел пламя. А потом жаркая волна накрыла его, и всполохи пламени, подобно острым когтям, вонзились ему в шею и затылок. Денис хотел крикнуть, но раскаленные крючки вцепились в уголки его губ, в щеки, скулы и рванули назад.

Денис почувствовал, что его горящее лицо разрывается на части. Поперек лица, рассекая лоб, нос, подбородок и губы, пробежала трещина, кровь жаркой волной хлынула на асфальт. Еще один рывок – и кожа сползла с головы Жирова, как резиновая перчатка.

Умирая, он не видел, как сдвинулась железная крышка канализационного люка и как огненные крючки, протащив его грузное тело по асфальту, свалили его в зияющее чернотой отверстие. Денис Жиров почувствовал, что падает, но умер прежде, чем коснулся дна.

Когда Мария проснулась, Завадского уже не было в блоке. Она встала, наскоро приняла душ и отправилась в кафе, намереваясь выпить пару чашек крепкого кофе.

Варламова думала о Завадском. Интересно, что они будут делать, когда снова встретятся? Отводить глаза и говорить на отвлеченные темы, словно ничего не произошло? Было бы неплохо. Но получится ли?

Мария с удивлением отметила, что испытывает что-то вроде мук совести. Дикое чувство и совершенно необъяснимое. Жена Завадского умерла. Ее уже нет. Осталась лишь память. Неужели, занявшись сегодня любовью, они омрачили память о ней?

Отойдя от блока на несколько шагов, Варламова остановилась. Нет, дело не в муках совести. Дело в самом сексе. При всем неистовстве он носил какой-то мрачноватый оттенок. Словно тень умершей женщины нависла над ними…

Мария передернула плечами. К черту! Ей тридцать четыре года, и последние пять лет она не жила, а существовала. Забыла о том, что была когда-то женщиной. И вот нашелся человек, который напомнил ей об этом. И хорошо. И отлично. Пусть будет что будет, но она ни о чем не жалеет! К черту монашеские стрижки, к черту темную одежду! Хромая нога – всего лишь хромая нога, которая не делает ее бесполым существом!

Мария сунула руку в сумочку, намереваясь достать сигареты, но пальцы ее наткнулись на конверт. Варламова достала конверт и в некоторой рассеянности уставилась на него. Черт, она так и не уничтожила фотографии, хотя дала Реброву слово… Возможно, стоит это сделать сейчас.

Мария вспомнила, что на площадке для курения есть железная урна. Сжав в руке конверт, она направилась туда.

Вот и урна. Мария, торопясь побыстрее избавиться от фотографий, достала их из конверта и уже потянулась в сумочку за зажигалкой, но вдруг остановилась. Затем быстро просмотрела снимки и слегка побледнела – двух не хватало.

В памяти всплыла вчерашняя сцена: майор Самарин сидит за столом и держит в руках конверт.

Веки Марии дрогнули.

– Мерзавец, – процедила она сквозь зубы.

Но нужно было действовать. Мария быстро достала зажигалку и выщелкнула огонь. Язычок пламени лизнул край снимков. Мария подождала, пока пламя охватит их, и швырнула пылающую пачку в урну.

Глядя на огонь, Мария вдруг вспомнила, что обещала вернуть ноутбук Антипу сегодня до полудня.

Пришлось снова возвращаться в комнату. Запихивая ноутбук в пластиковый пакет, Мария стала припоминать кадры записи жертвоприношения. Мысль, внезапно пришедшая в голову, заставила ее на секунду замереть.

Боже! Все ведь так просто, почти очевидно! И как она не догадалась раньше?

Мария почувствовала волнение, и чтобы унять его, протянула руку к столу, взяла бутылку шато-руж, плеснула немного вина в пластиковый бокал и залпом выпила.

Антип отнял заспанное лицо от подушки. Завидев Марию, парень поспешно поднялся и быстро натянул джинсы. Затем принял у нее из рук лэптоп и бухнул его на стол.

– Не ожидал увидеть вас так рано, – пробормотал Антип.

– Я стучала, но никто не отзывался.

– Не думал, что это вы. Здрасте!

– Здравствуй!

Мария поискала взглядом, куда бы сесть. Антип сгреб со стула свитер и помог ей опуститься на стул.

– А ты что, гостям по утрам не открываешь? – осведомилась Мария.

– Сегодня воскресенье, – проговорил парень сиплым со сна голосом, – и в такую рань по общаге бродят только те, кому нечем опохмелиться.

– Ясно. – Мария наморщила нос и посмотрела по сторонам. – А чем здесь так воняет?

– Ночью какой-то идиот запихал мне в почтовый ящик сухую тарань.

– Тарань?

Антип кивнул:

– Угу. Это такая рыба. А изо рта у нее торчала записка.

– Что за записка?

Он взял с полки засаленный обрывок бумаги и швырнул на стол:

– Вот!

Мария брезгливо развернула листок и прочла:

УГОМОНИСЬ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ СТАТЬ ПОСЛЕДНЕЙ РЫБКОЙ В ВОДОЕМЕ.

– Ну, и что все это значит? – спросила Мария.

Антип сел на диван и усмехнулся.

– Все на факультете знают, что вы расспрашиваете про Сабурова. Думаю, тот, кто прислал мне дохлую рыбу, считает, что мы с вами заодно.

Мария закурила сигарету и задумчиво проговорила:

– Ситуация накаляется.

– Вы про дохлую рыбу? – Антип пожал худыми плечами. – Просто чья-то дерьмовая шутка.

– Может быть. А может быть, и нет. Слушай, я тут кое о чем подумала… По поводу жертвоприношения, которое снял Сабуров.

– Или Настя, – поправил Антип.

Мария нехотя кивнула и продолжила:

– Те ненормальные жгут лампады под «витрувианским человеком». Распинают бомжа и причащаются – ну, или принимают крещение – его кровью. Тебе не кажется, что действо похоже на вызов?

– Вызов?

Мария кивнула:

– Да. Вызов Богу. Предположим, они обожествили человека. Или – Идею Человека…

– А потом принесли в жертву этой идее самого человека? – с сомнением спросил Антип. И покачал головой: – Вряд ли. Тут же явное противоречие.

– Бомж не просто человек, – возразила Варламова. – Он – увечный человек. Человек, позорящий род людской и извративший саму идею человека.

Черная бровь Антипа слегка приподнялась.