Наталья Александрова - Талисман египетской царицы

– Я не могу беспокоить богиню такими пустяками! – желчно ответил слепой. – Я и так слишком часто к ней обращаюсь!

– Ну, не кипятись! – миролюбиво проговорила Ада. – Ведь это наш общий с тобой бизнес. Благодаря ему ты живешь, совершенно ни в чем не нуждаясь.

– Живу?! – воскликнул мужчина, нервно сжав подлокотники кресла, так что пальцы его побелели. – Разве это жизнь? Я прозябаю, я сижу здесь взаперти, как птица в клетке…

– Не понимаю, чем ты недоволен! У тебя есть все, о чем ты попросишь. А в том, что ты слепой, – не моя вина…

– Да, не твоя… – Слепой уронил голову на грудь. – Я сам сделал выбор в одной из прежних жизней, когда был Гимарисом, служителем Города Мертвых…

Гадалка смотрела на слепого с насмешкой и вместе с тем с уважением: иногда он казался ей сумасшедшим, с этой его болтовней о бесконечных перерождениях, о прежней жизни. Однако именно он сообщал ей подробности о клиентках, благодаря которым она могла добиваться от них доверия и денег.

Ей было сорок пять, ему – почти семьдесят. По возрасту он вполне годился ей в отцы. Когда-то она почтительно называла его учителем, теперь же, когда он стал слаб и немощен, усвоила с ним пренебрежительный ворчливый тон.

Еще раньше, в ее детстве, они жили в старом районе, и во дворе, где играли дети, появлялись иногда пожилая женщина и ее слепой сын. Он тогда еще ходил, но медленно, опираясь на палку. Они никогда ни с кем не разговаривали, молча проходили по двору и по улице до сквера, там женщина усаживала сына на скамеечку с книгой, а сама отправлялась по делам.

Однажды, проезжая мимо на велосипеде, десятилетняя Ада увидела, что слепой потерял свою палку и бестолково водит руками, боясь встать со скамьи.

Она притормозила и подала ему палку. А потом загляделась на книгу. Книга была обычная, можно было разобрать буквы, только не русские, а другого, незнакомого языка. Аде пришла в голову мысль, как слепой может ее читать.

– Не веришь? – спросил он, хотя она точно знала, что не произнесла свой вопрос вслух.

Он стал водить пальцами по строчкам, но тут появилась его мать.

– Герман, – строго сказала она, – нам пора домой. Спасибо тебе, ты добрая девочка.

«Добрая девочка» скорчила вслед необычной паре зверскую гримасу – так просто, чтобы не подумали приятели, что она и вправду добрая.

Прошло время, и слепой перестал появляться во дворе, теперь его мать проходила одна, по-прежнему не вступая с соседками ни в какие разговоры. Она постарела, прежде прямая спина сгорбилась, в темных волосах блестела седина.

Ада к тому времени окончила школу – не слишком хорошо. Знания не задерживались в ее голове, но директриса благоволила к ученице за ее голос. Голос от природы достался Аде замечательный – чистый, глубокий, выразительный. При этом Ада могла отлично им управлять, где надо – крикнуть звонко, где надо – подчеркнуть интонацию, даже сказанное тихо доходило до слушателя. При этом музыкальных способностей у нее не было никаких, петь не могла совершенно, что называется, медведь на ухо наступил. На школьных собраниях и торжественных вечерах Аде доверяли прочитать обращение от школьников, официальное приветствие и тому подобное. Но отгуляли выпускной вечер, и одноклассники стали устраиваться во взрослой жизни сообразно возможностям.

У Ады, кроме голоса, не было ничего – ни денег, ни связей, ни знаний, ни упорства. Жили они с матерью и младшим братом в двух комнатах коммунальной квартиры, мать работала сменной медсестрой в больнице, братишка болтался по дворам допоздна. Отцы у них с Адой были разные, и оба давно уже не появлялись на горизонте.

«Тебе бы диктором на радио устроиться», – сказала на прощание директриса школы. И покачала вслед Аде головой в сомнении.

И не зря сомневалась – на радио дальше проходной не пустили, а когда Ада стала искать обходные пути (познакомиться с нужным человеком, переспать с ним по-быстрому и получить работу), у нее ничего не вышло. То ли внешность не слишком выигрышная, на любителя – брюнетка с выпуклыми черными глазами, чуть полноватая и тяжеловесная, то ли глупо она себя вела, но в конце концов нашелся один прохвост, который попользовался и бросил ее тут же.

В конце концов Ада устроилась в торговый центр зазывалой, кричала в микрофон о распродажах и скидках. Денег платили мало.

С личной жизнью тоже никак не налаживалось, попадались какие-то мерзавцы – ни денег с них, ни любви, ни хорошего отношения. И привести мужчину было некуда – мать стала болеть, а брат сидел дома и целыми вечерами бренчал на гитаре в компании таких же, как он, оболтусов.

Годы бежали, однажды она столкнулась во дворе с матерью слепого, та поставила сумки прямо на снег и стояла, тяжело дыша и потирая левую сторону груди.

Ада помогла донести тяжеленные сумки до квартиры, и старуха пригласила ее зайти. Квартира была большая, отдельная, но какая-то удивительно темная. Ада удивилась, но потом сообразила, что слепому свет все равно не нужен.

Он сидел в дальней комнате в инвалидном кресле – уже не мог самостоятельно передвигаться. На Аду никак не отреагировал – держал на коленях книгу и водил по ней пальцами, хотя книга была обычная, для зрячих, только очень старая, в выцветшем переплете. В его комнате все стены были в книжных полках, и на них стояли старинные пыльные фолианты в потертых переплетах.

Старуха, которую звали Еленой Романовной, спросила, не сможет ли Ада сделать уборку к Новому году. У нее нет на это сил, а заплатит она прилично, сколько Ада скажет. Ада согласилась – ей хотелось получше осмотреть квартиру.

Мебель была старинная, тяжелые шкафы с наглухо запирающимися дверцами, что там лежало – Аде было неведомо. В комнате Елены Романовны стояли кровать с балдахином, кресло темного дерева с резной спинкой, письменный стол. Уже потом Ада выяснила, что старуха все еще работала – переводила с разных языков, которых знала ужас как много. Герман, ее сын, занимался исключительно книгами. Он держал их на коленях, водил пальцами по строчкам, шевеля губами, иногда бормотал что-то на непонятном языке, раскачиваясь и подвывая. По наблюдению Ады, он окончательно спятил.

С этого времени Ада стала ходить к ним – раз в месяц, а может, реже. Понемногу она освоилась в этой квартире, ей даже нравилось там бывать. В квартире царили тишина и покой, чего никак не могло быть у нее дома. К тому времени мать окончательно разболелась, едва ходила и все стонала и жаловалась на судьбу, брат с трудом окончил школу и ждал повестки в армию, а пока гулял на всю катушку.

Так и текла жизнь, Ада прекратила свои посещения на время, когда ненадолго вышла замуж. Попался парень вроде бы неплохой, но иногородний. Выбирать Аде не приходилось, он сделал предложение, она и согласилась. Однако мать с братом, неожиданно объединившись, приняли будущего зятя в штыки.