Наталья Александрова - Табакерка Робеспьера

Тут за спиной Дарьи Викентьевны возник ее великовозрастный небритый сын. Окинув присутствующих строгим взором, сверкая подбитым глазом, он осведомился хриплым басом:

– Вы тут чего разорались? Я что – в собственной комнате поспать не могу?

– Ты видишь, козел, до чего ты его довел?! – воскликнула Чумовая. – Ты видишь...

Договорить она не успела: Генрих, сторонник простых и грубых методов, выбросил руку из кармана. На этот раз у него в руке был не нож, а маленький серебристый баллончик. Направив этот баллончик на Дарью Викентьевну, Генрих выпустил ей в лицо облачко белесого газа. Чумовая закашлялась, захрипела, из глаз ее брызнули слезы, и от неожиданности она отступила на несколько шагов. Воспользовавшись ее замешательством, Генрих прорвался в коридор, втащив за собой Юлию. Молчаливый Рудольф шел сзади, прикрывая «ударную группу».

Ему-то и достался первый удар противника.

Сын Дарьи Викентьевны, увидев, в каком плачевном (буквально) состоянии оказалась его мать, сорвал со стены огромный оцинкованный таз и с размаху напялил его на голову замыкавшего группу человека.

Раздался гулкий, протяжный звук, как будто ударили в вечевой колокол.

Рудольф, оглушенный ударом, не мог понять, что произошло. Он метался по коридору, натыкаясь на стены тазом, при этом раздавался немыслимый грохот. В дополнение к этому он выкрикивал из-под таза что-то нечленораздельное.

Генрих вернулся и сорвал таз с головы напарника. Хотел продолжить движение, но тут произошло новое, совершенно неожиданное нападение.

Со шкафа прямо на голову Генриху спикировал кот. При этом он выпустил когти и издал дикий боевой клич. Генрих заорал от боли и попытался сбросить кота с головы, но тот вцепился в него когтями, и снять его можно было только вместе со скальпом.

К этому времени Дарья Викентьевна отдышалась и вновь пришла в боевую форму, так что битва в коридоре вошла в новую фазу и исход ее был далеко не очевиден.

В довершение ко всему на шум из своей комнаты выполз Григорий Ломакин. После вчерашней попойки он был не в лучшей форме, однако пропустить драку никак не мог и тут же замахал пудовыми кулаками.

Юлия решила сбежать от греха подальше. Поскольку путь к выходу был перегорожен дерущимися, ей пришлось пробираться в глубину квартиры по извилистому коридору, между старыми шкафами, тумбочками и прочим никому не нужным барахлом.

Наконец она оказалась перед неплотно закрытой дверью. По описанию Вероники, это была дверь Леонида Воронова, и Юлия осторожно приоткрыла ее.

Леонид Платонович стоял посреди комнаты с головой, обвязанной мокрым полотенцем, и в ужасе прислушивался к доносившимся из коридора звукам сражения. На столе перед ним стояла домашняя аптечка, в которой он рылся трясущимися пальцами в поисках аспирина или какого-нибудь другого средства, которое могло бы спасти его от мучительной головной боли. Увидев Юлию, Воронов страдальчески поморщился и спросил слабым голосом:

– Вы кто? Вы по какому вопросу? Если насчет пересдачи экзамена – я сегодня не могу, я болен...

– Пить надо меньше! – ответила ему Юлия. – Но я, слава богу, не собираюсь экзамен пересдавать, я по другому вопросу. Меня Вероника за своими вещами прислала...

– Ах, Вероника! – Воронов покраснел. – Вчера с ней так нехорошо получилось... сам не знаю, почему я отключился...

– Потому что пить надо меньше! – повторила безжалостная Юлия. – Так где ее вещи?

– Вон там. – Леонид Платонович показал в дальний угол. – Я понимаю, Вероника на меня обиделась, поэтому и не пришла сама... Сам не знаю, как могло так получиться... Я вообще-то не пью...

– Все так говорят! – припечатала Юлия. – Ладно, некогда мне тут с вами базарить, я ухожу!

В это время дверь комнаты распахнулась, и в нее ввалились пробившиеся с боем Генрих с Рудольфом. Выглядели они не лучшим образом. У Рудольфа темнели синяки под обоими глазами, нос его распух и кровоточил. Но Генрих после встречи с котом выглядел гораздо хуже: его лицо и голова были располосованы когтями, кровь тонкими струйками стекала по щекам.

– Боже мой! – испуганно воскликнул Воронов. – Кому-то еще хуже, чем мне! Причем гораздо хуже!

Сочувствие, однако, не лишило его природной осторожности, свойственной обитателям коммунальных квартир.

– Кто вы такие? – осведомился он, разглядывая незнакомцев. – Что вам нужно?

– Мы вот ее родственники, – Рудольф кивком показал на Юлию. – Я, конкретно, – двоюродный брат, из Семипалатинска, а вот он – троюродный дядя, из Кишинева. А от тебя нам нужно, чтобы ты помалкивал и не путался под ногами.

– Но позвольте, это все же моя комната! – возмутился было Воронов. Однако при виде плачевного состояния, в котором находились незваные гости, возмущение его вновь сменилось сочувствием. Их грубость он списал на последствия стресса.

Леонид Платонович полез в аптечку, чтобы предложить окровавленному незнакомцу бинты и йод. Генрих, которому кровь заливала глаза, не разглядел, что он достает, и вообразил, что хозяин комнаты намерен оказать сопротивление. Долго не раздумывая, он ударил Воронова в челюсть. Несчастный преподаватель рухнул на пол с выражением обиды и недоумения на лице.

– Вот так-то оно лучше, – удовлетворенно проговорил Рудольф и повернулся к Юлии: – Ну, показывай – где табакерка? Только не вздумай водить нас за нос, а то разукрасим тебя так, что никакой фотошоп не поможет! Хоронить в закрытом гробу придется!

Это звучало более чем убедительно, особенно учитывая то, что Генрих уже вытащил свой нож.

– Вон там она! – и Юлия показала на сумку Вероники.

Рудольф подскочил к сумке, запустил в нее руку и через несколько секунд с победным криком вытащил оттуда табакерку:

– Вот она!

– А с ней что делать? – Генрих выразительно поглядел на Юлию. – Не можем же мы ее просто так отпустить!

– Не можем... – согласился Рудольф.

– Эй, мужики, вы что задумали? – проговорила Юлия, испуганно попятившись. – Я вам табакерку отдала, давайте разойдемся по-хорошему... вы же меня обещали отпустить, если я вам ее отдам...

– Мало ли что мы обещали! – Генрих двинулся к ней с угрожающим видом.

Но в это время дверь комнаты распахнулась от мощного толчка. На пороге стояли три былинных богатыря – в центре невысокий, но плечистый и коренастый Григорий Ломакин с подбитым глазом и рассеченной губой, а по сторонам от него – братья-близнецы, Геша и Кеша.

– Вот эти, что ли? – осведомился Геша (или Кеша), хмуро разглядывая Рудольфа и Генриха.

– Они самые! – ответил Ломакин, плотоядно облизываясь.

– Хлипкие какие-то! – с сомнением протянул Кеша (или Геша).

– Это они только с виду такие, – возразил Григорий. – Как до дела доходит – дерутся здорово. Вон какой фонарь мне засветили!