Дин Кунц - Самый темный вечер в году

Пигги благоразумно не комментирует уничтожение ее трудов. Никак не показывает, что видит, чем занимается мать.

— Сэндвич вкусный? — спрашивает Лунная девушка.

— Вкусный, — отвечает Пигги.

Если Лунная девушка действительно намерена сжечь дочь завтра вечером, для нее это одна из последних возможностей помучить ребенка. И она не собирается ее упускать.

— Поешь картофельного салата, — говорит Лунная девушка.

Пигги издает некий звук согласия, но вместо того чтобы снять крышку с контейнера, вновь откусывает от сэндвича.

Учитывая все места, где мог бы оказаться Харроу, если бы принимал иные решения, ему повезло, что он сейчас здесь. Когда-то он думал, что деньги — это главное. С тех пор уже выяснил, что деньги важны, если с их помощью можно купить власть, а власть важна, если ею можно пользоваться творчески и не испытывая ни малейших угрызений совести.

— Салат очень хороший, Пигги, — настаивает Лунная девушка.

Поскольку планета вращается и мир меняется, солнечный луч должен уйти с граненой вазы, но он не сдвигается с места, и Харроу по-прежнему видит окровавленные шипы.

— Пигги?

Вот тут Харроу впервые замечает, что стеклянные призмы вычленяют из солнечного света синюю и желтую составляющие и отбрасывают их на потолок. Так что над головой девочки гуляют сполохи.

Лунная девушка сверлит дочь звериным взглядом. На висках набухли вены.

Завтра вечером — огонь, но сегодня — фейерверки.

Увидев мужчину, который вышел из куонсетского ангара, крошечную фигурку, от которой их отделяла четверть мили, Бобби Онионс снял ногу с педали газа, и «Лендровер» медленно покатился под уклон.

— Кто этот парень?

— Он называет себя Элиотом Роузуотером.

— Ты не думаешь, что это его настоящие имя и фамилия.

— Не думаю.

— А что написано в чеке?

— Он платит наличными.

«Лендровер» подпрыгивает на выбоинах.

Когда Бобби посмотрел в зеркало заднего обзора,

Пери знал, что он там может увидеть. Они отъехали на какую-то четверть мили от двухполосного шоссе, но уже создалось ощущение, что путь назад будет очень долгим.

Далеко впереди, примерно в тысяче ярдов за ангарами, равнина начинает подниматься к холмам. На востоке земля уходит в пыльный туман, на западе — тает в заходящем солнце.

— Почему встречаться надо в таком богом забытом месте? — спросил Бобби.

— В пустыне есть свойственная только ей удивительная прелесть.

— Ты что, подрядился рекламировать торгово-промышленную палату Мохаве?

Земля бесцветная, как бетон, большая часть растительности выжжена солнцем, если не считать островков пурпурного шалфея.

— Очень уж тут одиноко.

— Может, расслабишься, а? Он не хочет, чтобы его видели со мной. Для него это большой риск. Я сегодня совершил для него пару-тройку преступлений… помнишь? Мне не хочется лишиться лицензии частного детектива, так что такое укромное место устраивает и меня.

Хотя вечер близок, солнце в пустыне жарит, словно в полдень. Искривленные мескитовые деревья напоминают кованые железные скульптуры, а у закругленных крыш куонсетских ангаров края острые, будто ножи.

— А кроме того, — продолжает Верн, — он не может бросить здесь самолет, чтобы встретиться с нами в уютном кафетерии. Прежде я уже имел с ним дело. Все будет хорошо.

— Когда прежде?

— Восемь месяцев тому назад. Обыскивал для него дом архитектора.

— Какого архитектора?

— Меньше знаешь — лучше спишь.

— Тогда ты тоже встречался с ним здесь?

— Да.

— В тот раз ты обошелся без меня. К кому обращался?

Верн вздохнул.

— Если уже тебе так интересно, к Дирку Каттеру.

— Господи, Верн, да он же совершенно безмозглый. Ты пользовался услугами Дирка Каттера, прежде чем позвонить мне?

— По крайней мере, это его настоящие имя и фамилия, он их не менял. Я обращался к нему, потому что у него внедорожник. У тебя тогда не было «Ровера».

— Да. Точно. Я еще ездил на говняной «Хонде».

— А на моем «Шеви» сюда не доехать. Как ты смог позволить себе «Ровер»?

Бобби улыбнулся, подмигнул.

— Благодарная дама.

Верн поморщился.

— Не хочу об этом слышать.

— Расскажу тебе на обратной дороге, — Бобби мягко придавил педаль газа. — Но почему архитектор?

— Ты не можешь заткнуться, так? Говоришь и говоришь.

— Я — детектив. Ты меня привлек к этому делу. Любопытство, никуда не денешься.

— У архитектора роман с телкой. Этот парень хотел знать об архитекторе все, потому что тот встречается с телкой.

— Сегодняшней телкой? — уточнил Бобби.

— А откуда мне знать другую?

Бобби опять сбавил скорость.

— Он хочет знать все об архитекторе, потому что тот трахает телку, потом, через восемь месяцев, он дает тебе задание подчистить дом телки. И что все это означает?

— Не знаю.

— Все это действительно интересно, не так ли?

— Не так уж и интересно, — покачал головой Верн.

— Ты можешь его спросить.

— Если он сразу ничего мне не сказал, значит, это не мое дело. Клиента не спрашивают, почему он к тебе обращается.

— Выйди, наконец, из каменного века, Верн. Он — бумажник.

— Клиент, бумажник… это без разницы. Я не спрашиваю его о том, что он не говорит сам.

— И откуда он прилетел?

— Не знаю. И не хочу знать.

— Все это очень загадочно, не так ли?

— Не так уж и загадочно. И ты его ни о чем не спрашивай. Если спросишь, работы от меня больше не получишь.

— Должно быть, он хорошо платит.

— Логично. Я не соглашаюсь забраться в чужой дом за гроши.

— Самолет слишком далеко, чтобы разглядеть регистрационный номер.

— Забудь о самолете. Ты выводишь меня из себя.

Бобби затормозил у куонсетского ангара.

— Слушай, да он же никто.

— Ты не прав, учитывая, сколько он платит.

— Я про другое, он же безобидный. Толстомордый и лысый, совсем как ты.

— Та женщина — идиотка.

— Какая женщина?

— Которая отблагодарила тебя «Ровером».

Бобби самодовольно усмехнулся.

— Нет, она, конечно, не идиотка, но и не скажу, что так уж умна.

С белым пластиковым мешком, в котором лежит добыча из дома Редуинг, Верн вышел из «Лендровера», направился к мужчине.

— Мистер Роузуотер, надеюсь, мы не заставили вас ждать.

— Нет, нет, мистер Лесли. Я люблю пустыню. Воздух здесь так бодрит.

Воздух был горячий, такой сухой, что губы пересыхали за тридцать секунд, пах солончаком и пыльцой растений пустыни, отчего у Верна начало жечь глаза.

Верн природу не любил. Предпочитал город и крышу над головой. Вот ему и хотелось побыстрее все закончить, вернуться домой и уйти во «Вторую жизнь», где не было ни скорпионов, ни тарантулов.

Он забыл предупредить Бобби, чтобы тот останется в машине, и теперь этот придурок важной походкой направлялся к ним.