Вячеслав Рыбаков - Се, творю

Журанков опять улыбнулся.

– Не томлю. Но прежде чем рассказать про кирпичик, надо дать вводную еще к одной теории. Вы уж простите, но с точки зрения здравого смысла она окончательно нелепа. До сих пор со струнной теорией ее всерьез никто не увязывал, но, по-моему, подсознательно какую-то связь многие чувствуют, потому что вечно к делу и не к делу поминают Эверетта.

Наиль мельком глянул на Алдошина. Он вообще теперь чаще посматривал на академика, чем на Журанкова, уже пытаясь ловить не столько объяснения мечтателя, сколько мимику эксперта. Алдошин смолчал, но, судя по тому, как скривилось его лицо, можно было понять: академик понял, о какой теории пойдет речь, и перспективу иметь с ней дело ощутил примерно как перспективу взять лимон и, кусая большими кусками, сжевать его с кожурой. Трачу время, подумал Наиль с досадой. Трачу время… Но что-то мешало ему прервать Журанкова и после нескольких формально благодарных слов вежливо распрощаться. Дотерплю, решил он.

– Эверетт еще полвека назад предложил гипотезу, прямо вытекающую из нескольких ключевых положений квантовой механики, но звучащую вполне безумно. Согласно ей, не имеет смысла говорить о большей или меньшей вероятности тех или иных событий, например, в связи с принципом неопределенности, потому что в каждый момент времени реализуются все возможные варианты развития событий. Наш мир не уникален, более того, он даже не один из стационарных параллельных миров. Он постоянно порождает, ответвляет свои варианты, отличающиеся в одной мелочи, в двух мелочах, в трех – в зависимости от того, какой выбор, выбор между чем и чем в данный момент происходит. Каждый из миров равен самому себе лишь в течение бесконечно малого промежутка времени от одного ветвления до другого. Но наше сознание, как правило, неспособно ветвиться. Поэтому для обычного человека жизнь – это линейная череда событий, перетекающих одно в другое. Если какое-то сознание пытается после ветвления наблюдать и осознавать хотя бы два варианта на равноправной основе, это чревато шизофренией.

– Ах, вот откуда психи берутся, – не сдержавшись, пробормотал Наиль.

– В том числе и отсюда, – серьезно ответил Журанков. Наилю снова стало неловко. В конце концов, мы его сами попросили рассказать обо всем этом, подумал Наиль.

– Молчу, молчу, – сказал он. – Простите.

– Да я понимаю, что я сейчас для вас сам, как шизофреник, – просто ответил Журанков. – Я стараюсь короче. Я скоро закончу. Я предположил, что во всех пространствах Калаби – Яу постоянно происходят осцилляции так называемых склеек Эверетта – Лебедева. Самое вероятное тому объяснение – то, что постоянное декогерирование миров при ветвлениях вызывает напоследок столь же постоянные интерференционные всплески. Можно в качестве очень далекой, очень грубой аналогии представить, скажем, как раскалывается скала. Именно когда уже побежала трещина, обе части, которые вот-вот уже станут двумя самостоятельными каменными глыбами, в последний раз вздрагивают в унисон. Как нечто целое. Но дело в том, что тут это происходит постоянно. Более того, речь идет об очень коротких промежутках времени и очень малых размерах. По имени физика Планка они называются планковскими – планковское время, планковская длина… Попробуйте только представить: в секунду, в каждую одну секунду колебания происходят… нет такого слова. Количество осцилляций в одну секунду измеряется числом с сорока тремя нулями. Миллиард, чтоб вы помнили – это девять нулей.

– Мы помним, – проворчал Алдошин.

Журанков смутился.

– Да, конечно, – покаянно кивнул он. – Я увлекся, простите. Хочется попонятнее…

– У вас это на редкость хорошо получается, – вежливо произнес Наиль.

Журанков на миг задумался, потом сказал:

– По-моему, вы пошутили. Значит, что-то я сказал не так…

– Уж договаривайте.

– Собственно, этим все сказано. Не спрашивайте, откуда мне пришла эта мысль. Сам не знаю. Хотя, может быть, мне просто эмоционально очень близка идея нерушимого единства, постоянного перемешивания, синтетического богатства всего на свете. Может, эта идея – просто мой личный выход из одиночества… Но получается, что в каждую планковскую секунду каждый кусочек пространства с размерностью одной планковской длины, а следовательно, все, что с этим кусочком связано, например, та или иная струна, как бы перелетает из мира в мир. Ну, не совсем перелетает, скорее – поворачивается другим, более заметным и жирным, так сказать, боком… Ладно, это уже частности, это не сейчас… А планковская длина – это десять в минус тридцать пятой. То есть число этих кусочков в каждом миллиметре измеряется числом с тридцатью двумя нулями. А если брать по кубу…

– А миллиард, чтоб мы помнили – это девять нулей, – сказал Алдошин с добродушной улыбкой. Он сидел, как дома перед телевизором – нога на ногу, руки вальяжно сцеплены за головой.

– Именно, – быстро обернулся к нему Журанков и снова уставился на владыку. Тот давно одеревенел в вежливо-внимательной позе: локти на столе, подбородок на сплетенных пальцах, неподвижный взгляд – сквозь Журанкова. Оглушительно лязгали часы в углу.

– Продолжайте, Константин Михайлович, – сказал Наиль. – И не бойтесь нас утомить.

– Вы забыли добавить: потому что уже это сделали, – улыбнулся Журанков.

В чувстве самоиронии ему не откажешь, подумал Наиль. Психам оно не свойственно. Может, он все-таки нормальный?

Но тогда, стало быть, во всем, что он говорит, есть какой-то смысл?

Знать бы только – какой.

Был старый анекдот про остановившиеся часы: дважды в сутки они показывают абсолютно точное время, только вот никто не знает, когда…

– Каждый путь нужно пройти до конца, – сказал Наиль. – Продолжайте.

– Воля ваша, – ответил Журанков. – Должен еще раз оговорить: мне неизвестно, так оно все или не так. Мне неизвестно, и никому в мире не известно, лежат струны на самом деле в основе сущего, или нет. Никому не известно, есть ли на самом деле в каждой точке трехмерного пространства многообразие Калаби – Яу, или нет. Единственно, почему имеет смысл говорить об этих моих упражнениях – так только потому, что сделанное мною допущение каким-то волшебным образом в чисто математическом аспекте сняло очень многие противоречия между разными струнными концепциями. Стало быть, возможно, оно является неким значимым шагом к построению вожделенной теории, которая должна эти концепции объединить и продвинуть нас на новый уровень понимания структуры мироздания. И в этом смысле – и только в этом – мое предположение оказывается подтвержденным. Кроме того, оно позволяет вполне по-новому и довольно плодотворно посмотреть на проблему темной материи и темной энергии… Вокруг каждого крупного объекта возникает ореол из тонкодисперсного вещества, постоянно выщербляемого осцилляциями из одних миров в другие, – он состоит из частиц, каждая из которых пребывает в нашем мире одну планковскую секунду, поэтому не успевает ни на что воздействовать, ни с чем прореагировать, и лишь всей своей суммарной массой сказывается на гравитации, а поэтому… Ладно, об этом не сейчас.