Адам Нэвилл - Пропавшая дочь [litres]

Опустив голову, от тени к тени Отец неторопливо брел наверх. Его окутывали новые, более грязные испарения, выделяемые самими зданиями, переулками и узкими тротуарами. Дыхание умирающего города, которое он ощущал, испускалось вместе с горечью, которая могла превратиться лишь в ненависть, сублимацию или переросший в безумие стыд за нищету. Под воздействием невероятной силы земного притяжения позвоночник у Отца согнулся дугой, будто в благоговении перед навалившейся на него убогостью. Откуда здесь взяться хорошей атмосфере? Все они цеплялись за жизнь, но мало ее ценили.

Колония наркоманов, основанная в Хеле, уже давно добралась досюда и ворвалась в каждое доступное помещение и под любое укрытие. Подумать только, он тоже забрел на это побережье вместе с женой и ребенком, чтобы начать все сначала и убежать от проблем, копящихся и множащихся в городах по мере разрушения экономики. Но нетрудоспособные, безработные, бездомные, уязвимые и несчастные, обездоленные и сломленные, которых не удержали другие региональные власти, поселились в большей части Южного Девона еще до его прибытия. Теперь они поджидали с другой стороны каждого города, прямо за холмом. Эти несчастные были повсюду, и их число будет только расти. И все же он находился здесь, усталый человек, чья деятельность никем не финансировалась и являлась незаконной, просеивал человеческий и строительный мусор в поисках украденного ребенка. Ему хотелось громко расхохотаться, как окружающие его пьяные оборванцы, которые даже сейчас, в такой ужасной жаре, брели навстречу стычкам, которые сулил им новый день.

Глаза, смотрящие на Отца возле бывших отелей, ресторанов и роскошных апартаментов, превращенных в грязные хостелы, казалось, были лишены всего, кроме коварства и неприязни. Различия между мужчинами и женщинами не всегда были явными. Из-за падений, солнечных ожогов и драк их лица превратились в уникальные образования из костной и рубцовой ткани. Огрубевшие, осунувшиеся, проспиртованные, обветренные, но все еще живые, они выглядывали из-под натянутых на немытые волосы бейсболок. Грязная одежда не по размеру, плюс старые куртки, выданные Красным Крестом, составляли их униформу. Виды, успешно скрещивающиеся с грызунами; возможно, дальновидный эволюционный скачок к тому, чтобы в будущем, когда засуха проникнет еще дальше на север, стать посланниками жизни.

С обеих сторон дороги, ведущей к бывшему отелю, ему вымученно улыбались две жалкого вида проститутки. Отсутствие зубов придавало их улыбкам еще более гротескный вид. Но Отец постарался не встречаться с ними взглядом. Малейшее проявление отвращения с его стороны могло спровоцировать конфликт. Хотя выглядеть запуганным ему тоже было нельзя. В подобных местах люди, находящиеся в менее отчаянном положении, учились демонстрировать безразличие или притворялись занятыми, лишь бы не вступать с кем-нибудь в диалог.

Приблизившись к перекрестку, он увидел возвышающуюся справа от себя дешевую бетонную многоэтажку, похожую на термитный холм. «Бич Хейвен Истейт» был возведен десять лет назад для выходцев из лондонского Ист-Энда и обнищавших испанцев и быстро превратился в одно из худших мест проживания в стране. Этот многоквартирник служил для Отца ориентиром и указывал на его близость к «Коммодору». Тот стоял на холме слева от него, частично закрытый другими отелями и пыльными неподвижными пальмами.

Позади бывшего китайского ресторана, где сейчас под патронатом какой-то благотворительной организации проводились хирургические операции, Отец показал толпе грязных детей коробку шоколада, и те в свою очередь не оставили без внимания иронию его тактики. Если показания Боулза верны, местная молодежь вполне может быть знакома с Форрестером, любящим раздавать похвалы и любезности. И когда дети принялись тереться возле его карманов и рюкзака, дерзко и с вызовом плюя ему под ноги, он поинтересовался вслух о своем старом приятеле Рори, живущем в «Коммодоре». На третьем он этаже или на четвертом?

– Он на втором, – не задумываясь, сказал один из них, когда Отец смотрел на «Коммодор». Этот особняк 1930-х годов постройки был превращен сначала в отель, потом в ночлежку для освобожденных по УДО, затем для беженцев и, наконец, стал использоваться в целях, уже не известных местному совету и полиции. И вот он снова, на стене: Король Смерть, возвышающийся в своих черных лохмотьях, ухмыляющийся, нарисованный краской из баллончика между двух окон первого этажа. Длинные руки широко распростерты, словно приглашая самых отчаянных подойти поближе.

Глаза других детей еле заметно шевельнулись, наблюдая за двумя подростками на винтажных велосипедах, которые появились и кружили вокруг небольшого сборища. Их двухколесные «кони» были искусно спаяны из разного хлама. С загорелых лиц подростков, выглядывающих из-под козырьков стандартных бейсболок, почти не сходили ухмылки. Они кружили, все сильнее сжимая кольцо, но не останавливались – и не обращали на Отца никакого внимания. Он стал удаляться от толпы, но та последовала за ним.

Он держал руки в карманах, сжимая газовый баллончик и электрошокер. Проигнорировал первые рывки за шорты и рюкзак, после чего стряхнул с себя более настойчивые пальцы, которые, словно исследуя, коснулись ремешка его часов. Ускорил шаг, удаляясь от медицинского центра, и поднялся по бетонным ступеням к заваленной мусором парковке, с двух сторон огибавшей «Коммодор».

Дети остались ждать на парковке, с интересом глядя, как он входит в жаркую тьму здания, будто имбецил, пытающийся совершить какой-то подвиг, на котором уже погорело множество людей. Камер здесь не было, и Отец гадал, не рискует ли он, показывая свое лицо людям, которые никогда не заявят на него в полицию.

Они кружились, топая ногами, словно пара обезумевших от жары обезьян. Лапали друг друга скользкими от пота руками, дергали за одежду, будто вальсирующие пьяницы или слившиеся в экстазе тюремные любовники. Из них двоих Отец был моложе и крепче физически, а чувства Рори были притуплены алкоголем, которым от него несло. Но на прирожденного уличного бойца Отец тоже не тянул. Координация и равновесие практически отсутствовали, они больше царапались, чем лупили друг друга, рычали по-звериному и не сдерживались в крепких выражениях.

В рукопашной схватке челюсти Рори дважды смыкались на лице Отца, и он понял, что своими неандертальскими зубами тот тянется к его носу или губе. Зубы были бурыми у корней, а на кончиках – желтыми, как кукуруза, будто от доисторической диеты из крапивы и зерен. Сама голова Рори напоминала ископаемое, найденное на месте древнего поселения, в глиняной яме среди обломков гончарной посуды. Грубой формы череп был туго обтянут красной, пятнистой от солнца кожей и словно намекал об очередном возврате к более ранней стадии развития – от обезьяны к рептилии.