Константин Образцов - Единая теория всего [сборник litres]

– …и ты это знаешь, – отозвался шомер.

– Знаю. Кавуа, ты мой друг, это так, но ты еще и мой должник. Вспомни Полярный.

Донесся приглушенный вздох.

– Я помню.

– Когда все будет готово?

– Завтра, максимум через день.

– Хорошо. Я ориентируюсь на пятницу в таком случае…

Я скорее почувствовал, чем услышал приближающиеся шаги, хотел вернуться в первый зал, понял, что не успею, и отскочил одним бесшумным прыжком к витрине со строгой школьницей в белом фартуке.

Дверь открылась. Яна вышла первой и казалась раздраженной, как оса, которую попробовали отогнать, махая рукой. Кавуа вышел следом. Он увидел меня и сказал:

– О!

Я поднял руки.

– Ничего не трогал, только смотрел.

Яна повернулась, улыбнулась мне и подошла.

– Кадавров рассматриваешь? Ой, какая прелесть!..

Она тоже увидела школьницу и в восторге показала в ее сторону пальчиком.

– Просто чудо! Кавуа, это чей заказ?

– Кого-то из меген, я не помню, – нехотя ответил он. – В октябре этого года заказали.

– А когда забирать будут?

– Кажется, в 1958-м или около того.

– Шедевр, конечно! Прямо ух! – продолжала восторгаться Яна. – Если не заберут, дай мне знать, ладно? Я себе возьму.

Он кивнул. Я, конечно, ничего не смыслю в субквантовых тонкостях, но шомер был сейчас в теле, и выглядел он как человек, которому только что особо изощренным образом выкрутили яйца – и связано это было уж точно не с телом пионерки в витрине.

Мы вернулись на склад.

Кавуа двигался боком и прощался скомканно.

– До свидания, – сказал я.

– Это вряд ли, – буркнул он. – Прощайте.

Он вскинул на меня взгляд – у него были темные, почти черные глаза, – и на мгновение мне показалось, что он хочет что-то добавить, но Яна нетерпеливо притопнула ножкой, и шомер сник и осекся.

За нами загрохотали засовы.

– Что теперь? – спросил я.

– У нас с тобой сегодня день визитов! – объявила Яна. – С техническим оснащением худо-бедно разобрались, теперь приступим к главному. Нужно обеспечить пути отхода. Так, сейчас…

Она вытащила из сумки монетницу, помедлила секунду, пошевелила губами и смахнула из паза копейку. Раздался и стих чуть слышный звенящий писк, будто комар пролетел. Что-то мелькнуло – а может быть, я просто моргнул медленнее, чем обычно.

– Готово! Идем.

Яна ухватилась за ручку железной двери и с натугой потянула на себя.

Склада за дверью больше не было, а был широкий и гулкий коридор с блестящим полом и серыми бетонными стенами, которые смыкались над головой сводчатым потолком. Шаги отдавались негромким эхом.

– Запасной выход, – прокомментировала Яна. – Все закулисье, по сути, это система ходов, технических помещений и резервных хранилищ. Изначально они предназначались для служебных функций поддержки систем Полигона, это потом мы уже приспособили под свои нужды, когда Эксперимент начался. Дополнительных проходов наделали, убежищ разных – и мы, и шеды, хотя у них побольше, конечно. Про какие-то нам известно, про какие-то – нет.

– Можно было бы соорудить нечто подобное, чтобы пересечь границу, разве нет?

– Гениально, Адамов. Представь себе, это первое, о чем я подумала. Но! Есть проблема: незамеченными такие манипуляции не останутся. Лично я на месте Иф Штеллай организовала бы постоянный мониторинг изменений структуры, которые не связаны с техническим обслуживанием, и только бы засекла, как кто-то ковыряет дыру в четырехмерном континууме, сразу – раз! – и ждала бы на выходе. Причем на этот раз вместе с сотрудниками госбезопасности, чтобы такой накладки, как на канале Круштейна, не получилось.

– И какой план?

– Нужно, чтобы этот ход сделал для нас кто-то другой. Тот, кто в силу рода деятельности своей постоянно корректирует структуру Полигона и чьи действия не вызовут подозрений. Хотя это и против правил, конечно.

Коридор плавно закруглился влево и закончился тупиком: голой стеной с какой-то совсем неуместной здесь дверью – деревянной, филенчатой, с окошком в верхней части, забранным матовыми полосками стекол и прикрытом желтой занавесочкой. Яна приоткрыла дверь, сунула туда голову, осмотрелась и сказала:

– Пойдем.

Я перешагнул через деревянный порожек и оказался в маленькой комнате: полированный трехстворчатый шкаф, торшер рядом с неширокой кроватью, тумбочка, письменный стол. Пахло выглаженным бельем, фиалками и чистотой. Плотно прикрытые шторы изумрудно светились от яркого солнца снаружи. Негромко тикал будильник. Сидевший на стуле большой полосатый кот классического народного окраса увидел нас с Яной, перестал мыть лапой розовый нос и на всякий случай предостерегающе зашипел.

Я приоткрыл оставшуюся за спиной дверь, увидел тесную темную кладовую и снова закрыл.

– Конспиративная квартира?

Кот потянулся, презрительно дернув лапами, и демонстративно свернулся на стуле спиной к нам.

– Нет, здесь люди живут, – ответила Яна. – Обычные. Мы иногда используем такие выходы, когда дома нет никого.

Мы прошли в смежную комнату, которая, видимо, служила гостиной, и через входную дверь вышли в маленькую тихую парадную. На подоконниках стояли горшки с алоэ и хлорофитумом. В тамбуре рядом с выходом на улицу примостилась синяя детская коляска с гирляндой погремушек.

В жарком воздухе ароматы разогретой травы и листвы растворялись дымной ведущей нотой. Двор был покоен, укрыт ажурной тенью крон высоких деревьев, а на скамейке возле парадной расположилась сухонькая бабуля в белом платке и цветастом ситцевом платье.

– Здравствуйте! – вежливо сказала Яна.

Бабуля подозрительно прищурилась и отозвалась:

– А вы это откуда?

Яна остановилась.

– Мы из девятой квартиры, бабушка.

Я подтолкнул Яну вперед, взял за руку и быстро повел прочь.

– Откуда?! Откуда вы это?! – неслось вслед.

Дома вокруг были невысокие, в два и три этажа, с желтыми оштукатуренными стенами и палисадниками, и я пытался угадать, в каком районе города теперь оказались, а потом мы вышли из двора на широкую улицу: асфальтовое пекло, шум машин и автобусов, люди, широко распахнутые пространства и ощущение полнотелого, зрелого рабочего дня, уже налитого трудовой усталостью. Рядом с передвижной железной бочкой кваса дремала под широким зонтом толстая продавщица. У газетного киоска толклись трое мальчишек, спорили, считая мелочь. Перед нами гудел проспект Стачек, чуть левее на площади среди пыльных зеленых кустов и газонов возвышался памятник Кирову, ленинским жестом простирающему вперед руку, а впереди вздымалась пятидесятиметровая прямоугольная башня над серыми дугами, цилиндрами и параллелепипедами Дома Советов Нарвского района. На монолите одной из башенных стен краснели исполинские молот и серп.