Константин Образцов - Единая теория всего [сборник litres]

На то, чтобы отправить обрывки в последний путь, ушло минут двадцать. Сливные бачки сипели от непривычно длительной серии упражнений, вода с ревом уносилась в фановые трубы. Наконец все было кончено. Савва вернулся обратно, с опаской бросив взгляд в начало длинного коридора, но хранитель государственных тайн невозмутимо сидел за столом на посту, разгадывая кроссворд в «Огоньке».

Он вошел в кабинет и запер дверь. Теперь оставалось только дождаться утра. Тогда он сразу пойдет к начальнику института, сообщит, что сложность необходимых расчетов непреодолима, что он допустил несколько изначальных ошибок в теоретическом обосновании и проект УБВ невозможно реализовать практически. Больше всего в этой ситуации Савва переживал за Гуревича: он хорошо знал, сколько надежд было у его друга связано с их общей работой, сколько важных карьерных планов, и вот теперь все рухнуло в один миг – но это все-таки лучше, чем рухнувшие от атомного огня небеса, оседающие на землю стылой радиоактивной моросью. О себе Савва не думал вовсе. Странно было бы переживать о работе, месте в НИИ, вообще о своей дальнейшей судьбе человека, из-за которого товарищ маршал Советского Союза не дождется помощи танков: принятое им решение не просто спасло миллиарды человеческих жизней, но позволило продолжиться самой истории людского рода, мало этого – с ним вступила в контакт древнейшая цивилизация Вселенной, и для него теперь, стоит лишь пожелать, будут открыты все тайны мироздания, а это жребий, который из всех живших когда-то ученых выпадал разве что Фаусту, да и то по неразумно высокой цене.

Он как раз подготавливал новое обоснование ошибочности первоначальных гипотез, когда в дверь осторожно постучали. Стрелки часов показывали половину пятого утра. Савва приоткрыл дверь – и Яна мигом скользнула внутрь, чуть толкнув его в грудь тоненьким, твердым и совершенно телесным плечом.

Савва задумчиво потер грудь.

– Да, я в физическом теле, и на то есть причины. Все изменилось, нам нужно уходить. И немедленно.

Анализ, проведенный после обновления сферы вероятности с учетом принятых Саввой решений, показал, что заявить о теоретической ошибке и просто отказаться от дальнейшей работы будет теперь недостаточно – никто не поверит. У Министерства обороны и Комитета государственной безопасности найдется множество эффективных способов мотивировать Савву к продолжению исследований, тем более что в решительности намерений силовых ведомств и эффективности их средств убеждения не приходилось сомневаться: слишком многое зависело от реализации УБВ и слишком серьезные решения на самом высоком уровне были приняты в ожидании получения несомненного военного преимущества, чтобы вот так просто удовлетвориться простым объяснением «Простите, не смог». Оставалось одно – бежать; во всяком случае иных вариантов элохим Яна не предложила, а Ильинский не стал спорить.

Для начала нужно было просто пересечь ближайшую государственную границу, а потом уехать куда-нибудь, как можно дальше от арены схватки геополитических исполинов: хоть в Лаос, хоть в Бирму или Таиланд, да хоть на берега Папуа – Новой Гвинеи или на остров Пасхи.

– А мама? – спросил Савва.

Яна заверила, что и маму они непременно заберут к себе, но только попозже, когда ситуация успокоится, ибо в нынешнем положении, при всех ее возможностях, пересечь границу будет непросто, а уж с мамой вместе и вовсе немыслимо.

– Я должен ей позвонить.

– Хорошо, но, пожалуйста, побыстрее. И без подробностей.

Этот звонок потом зафиксировала контрразведка: 8 августа, в 4.35 утра, продолжительностью чуть больше минуты – Леокадия Адольфовна была не из тех, кто легко поддается панике и задает множество ненужных вопросов. К тому же Савва обещал ей снова дать о себе знать в самое ближайшее время.

Он последним взглядом окинул их с Гуревичем рабочий кабинет, где прошло столько трудных и вдохновенных часов, где было столько прожито, пережито и сказано. Широкий стол был непривычно пуст, словно квартира, из которой переезжающие жильцы уже вывезли всю мебель, тюки и коробки с нажитым за долгие годы скарбом, и непривычное эхо отражается от растерянно оголившихся стен. Превращенные в бумажный сор черновики, наброски, заметки, расчеты, летописные своды поражений и побед последних недель ныне дрейфовали где-то в канализационных трубах, на половине пути к водам Смоленки. Стулья были аккуратно задвинуты, на столе остались только карандаши, калькулятор, линейка и скомканная промасленная обертка из-под Галиных пирожков с домашним повидлом. Грустно ли было Савве? Сжалось ли сердце в минуту окончательного расставания с тем, что в последние годы составляло суть его жизни, отныне меняющуюся навсегда?

Не знаю. Но думаю почему-то, что нет. Ведь он знал и сейчас, как почти с самого детства, что все в мире идет так, как нужно.

Савва выключил свет, закрыл дверь, и они пошли по коридору к посту охраны. Молодой светловолосый сотрудник поднял голову от кроссворда и задумчиво посмотрел куда-то в область верхней пуговицы на рубашке у Саввы. Он сбился с шага, остановившись в неуверенности, но Яна тихонько подтолкнула его и сказала:

– Просто иди.

И он просто прошел – мимо охранника на этаже, мимо дежурного офицера, с пистолетом в поясной кобуре неспешно шагавшего по коридору первого этажа, мимо двух бойцов, мужественно боровшихся со сном на проходной, и двух неуязвимых для всякой сонливости сотрудников госбезопасности в «Волге» рядом со входом в НИИ. Потом Яна молча взяла его за руку своей вполне осязаемой, маленькой холодной рукой, и они направились через скрытый в зарослях горбатый мостик в сторону кладбища.

Деревья замерли неподвижно в безветренном рассветном безмолвии, ни один лист не трепетал, не вздрагивали колоски высокой травы на старых могилах – только дым, тишина и чуть слышный хруст шагов по гравию глухих троп.

Савва почему-то не удивился, когда она подвела его к тому самому старому склепу, рядом с которым он провел столько часов в одиночестве и раздумьях. Два ангела смотрели вверх, обратив к дымному небу слепые серые лица. Яна остановилась у ступеней, уходящих в могильную глубину, и повернулась к Савве. Она была ниже его на полголовы и пахла, как холодное море. Он заметил, что на левой руке у нее надет широкий браслет из толстой ткани или из мягкой кожи, со множеством мелких кармашков, в которых тускло поблескивали металлом крошечные тонкие диски и иглы. Яна вынула из одного кармашка круглый значок медного цвета и осторожно прицепила к его рубашке. Потом пальчиком смахнула один из тоненьких дисков, и он с едва слышным звоном растаял в предрассветной мгле. Она снова взяла Савву за руку и сказала: