Константин Образцов - Единая теория всего [сборник litres]

Тут уж пришлось рассказать.

С младшим Ленькой случилось простое: его поймали ребята Славки и потребовали двадцать копеек. Чечевицины к зажиточному классу не относились и деньги детям выдавали разве что те, которые полагалось в начале недели сдавать на обеды в школе, так что сумма откупа оказалась для Леньки неподъемной. Ему без всякого снисхождения высыпали на голову содержимое школьного ранца и порвали куртку, когда лазали по карманам. Куртка была единственной, и, когда раздался надрывный треск ткани, Ленька не выдержал, взвыл и пнул одного из обидчиков по коленке, за что тут же получил жестокий удар в лицо. Старший брат и Дато отправились разбираться к «грибу» и предсказуемо потерпели фиаско в бою с противником, превосходившим как численно, так и в части опыта уличных драк. Причем в этот раз поучаствовал и сам Славка. «Вот, твой лучший друг постарался», – мрачно сообщил Дато, демонстрируя заплывший глаз, обведенный черно-багровой опухолью.

Я отправился на разговор.

Он получился коротким.

– Ребят моих не трогай больше, – сказал я.

Славка прищурился, для солидности плюнул через зубы и поинтересовался:

– А то что?

– Ничего.

Мы молча смотрели друг другу в глаза. Потом он отвернулся и вразвалочку пошел прочь.

До конца учебного года ни Чечевициных, ни Дато действительно больше не трогали.

Летом я на две смены уехал в спортивный лагерь под Лугу. Свежий воздух, солнце, речка, перловая каша с мясом, тренировки по два раза в день шесть дней в неделю, игра в «вышибалу» пятикилограммовым набивным мячом, походы на лодках – я вернулся домой, ощущая себя греческим полубогом, переполненный силой и распирающей изнутри энергией жизни, от которой едва не звенел и не прыгал, как туго надутый резиновый мяч. Родители нарадоваться не могли, а вот двор встретил тревожно.

Славка тоже время зря не терял и все два месяца деятельно внедрял в жизнь передовой опыт старшего хулиганья с Чугунной. Вокруг него собралось уже человек десять, настоящая шакалья стая, от которой проходу никому не было: ни футболистам из третьей и пятой парадных, у которых отбирали мяч и пинками гнали с площадки, ни старшекласснику и отличнику Коле из шестой, ни тем более Чечевициным и Дато Деметрашвили, у которых не проходили синяки и которые почти вовсе перестали выходить во двор. Доставалось даже малышне и девчонкам, что свидетельствовало о серьезном падении дворовых нравов. Обошелся без побоев только Ваня Каин, и то исключительно благодаря тому, что предусмотрительно взял на прогулку один из своих альбомов и резко раскрыл его перед налетевшей было шпаной – тех разом как ветром сдуло. Впрочем, и он предпочитал больше не рисковать и засел, как отшельник, в своем штабе под самой крышей.

В те времена у нас не принято было жаловаться родителям. А взрослые были терпимы к мальчишеским дракам, как к естественному этапу взросления, и никому бы в голову не пришло из-за разбитого носа или поцарапанной коленки устраивать шумные разбирательства и безобразные сцены с непременной видеосъемкой, жалобами, полицией, адвокатами, журналистами, массовой сварой в Интернете и – как апофеоз – участием в скандальном телевизионном ток-шоу. Да и что могли родители побитых мальчишек сделать Славке? Его собственный отец отбывал срок, мать потеряла всякое влияние на сына, участкового он не боялся, а для того, чтобы банально надрать уши, его нужно было еще изловить. Так что родителям мы не жаловались, нет. Не по правилам. А вот попросить помощи у старших братьев или друзей, особенно тех, кто занимается самбо и только что вернулся из спортивного лагеря, было в самый раз. Так что я по возвращении даже сумку толком не успел разобрать: нужно было наводить порядок в родном дворе – и немедленно. Кто-то ведь должен.

То, что дела у моего бывшего друга пошли в гору, было заметно сразу. Он восседал под «грибом», небрежно закинув ногу на ногу, а руки – за спинку скамейки. Вокруг, как и положено стае, в соответствии с иерархией расположились остальные – кто на скамейке вокруг «гриба», кто на лавочке рядом, кто-то на бортиках широкой песочницы. Деликатно звенела гитара, услаждая слух вожака. Трое полузнакомых девчонок, с маминой черной тушью на ресницах и напускным безразличием на краснощеких физиономиях, сидели рядышком под «грибом» и лузгали семечки.

Кажется, Славка даже рад был меня видеть: так преуспевший в жизни хозяин особняка радуется гостям, особенно тем, у кого жизнь складывается ни шатко ни валко.

– Привет, Витюха! – Он лениво махнул рукой.

Я прошел вперед, старательно наступил на ногу какому-то бледному прыщавому дусту, раскорячившемуся на бортике песочницы, и встал посередине площадки.

– Подойди, разговор есть.

Славка подумал немного, наверное применяя к ситуации свод неписаных правил, усвоенных у старших товарищей, потом медленно встал, зачем-то отряхнул брюки и не спеша подошел ко мне.

– Чего надо?

Собственно, я действительно хотел поговорить – ну, для начала, а там как пойдет. Но то ли зрелище этой засиженной шпаной, будто мухами, детской площадки на меня повлияло, то ли взыграла бурлящая после спортивного лагеря и требующая выхода сила – в общем, я просто взял и коротко врезал ему в скулу.

Получилось сильно и звонко.

Он отскочил и оскалился. По щеке расплылось красное пятно. Все разом вскочили. Резко прозвенела гитарная струна. Девчонки перестали грызть семечки и с любопытством уставились на меня. Слева и справа зашаркали подошвы – стая подбиралась и окружала, их было человек восемь, может быть, десять, и тогда я громко сказал:

– Один на один слабо?

– Не слабо. – Он тер щеку, не сводя с меня сузившихся ненавидящих глаз.

– Тогда завтра. Говори где.

Славка чуть помедлил и произнес:

– Прерии. Форт Уильям-Генри.

Я помню, как в этот миг мне стало пронзительно грустно, чуть не до слез. И прерии, и почти идеально круглая, утоптанная поляна среди высокой травы, которую мы называли «форт Уильям-Генри», когда играли в последних из могикан – все это были наши слова, наши названия из детства, вдруг ставшего очень далеким, и несли на себе отсветы дружбы, теперь безнадежно угасшей. Мне хотелось протянуть руку, засмеяться, сделать вид, что все это игра и пустое, но вот только синяки у Чечевициных и Дато игрой не были, и террор, который Славкина шобла устроила во дворе, тоже не тянул на забаву, а потому я просто сказал:

– Лады. До встречи.

– Если не заочкуешь, – зло прошипел Славка.

И мы разошлись.

На следующее утро я взял заранее приготовленный школьный портфель и вышел из дома. Август выдался жарким, в прериях пахло терпкой горячей травой, пылью и креозотом от разогретых шпал железной дороги. Душный ветер шелестел в листьях молодых невысоких березок.