Борис Сапожников - Noir

— Она — бывшая «мстящая вдова» из полка «Разящих плакальщиц» полковницы Кригель-Вальримон. Была на хорошем счету во время войны, но после её вынудили покинуть полк из-за промискуитета и нескольких абортов. Не нашла себя в мирной жизни и зарабатывала себе на хлеб проституцией. В это время её и нашёл ажан — тоже ветеран войны, неудовлетворённый своим местом. Он спал с ней и был её сутенёром, однако в скором времени она сумела подбить его на первое совместное преступление. Вместе они ограбили богатого адвоката — тот не стал подавать заявление в полицию по понятным причинам.

Конечно не стал, а кто из приличных с виду людей на месте ограбленного адвоката побежал бы в полицию? Он пригласил проститутку к себе домой, само собой, не уличную девицу, однако это никак не оправдывает почтенного отца семейства. Предай адвокат огласке детали ограбления — и мигом лишился бы практики и семьи заодно.

— После этого ими было совершено ещё несколько преступлений похожего толка. Все по одной схеме. Богатый и приличный член общества приглашал к себе её, она громко кричала во время…

Сенешаль споткнулся на этом месте, прикидывая, как бы поприличнее описать то, что происходило между женщиной и жертвой ограбления. Однако мадам дипломатесса подстегнула его короткой репликой, будто кнутом.

— Я давно совершеннолетняя и была замужем. Мне отлично известно, чем мужчина и женщина занимаются в койке. Продолжайте.

— …во время соития. Он стучался в дверь примерно через полчаса, якобы вызванный обеспокоенными шумом соседями. После они вместе вязали жертву и быстро грабили квартиру.

— Но почему они с адвокатов и прочих приличных членов общества переключились на военного атташе Астрии?

— Несмотря на то, что ограбления замалчивались жертвами, по району поползли слухи. Преступники поняли, ещё немного — и станет ясно, кто стоит за всем. И решили сорвать большой куш. Тем более что астрийский дипломат отличался любвеобильностью, о чём знали многие. Конечно, граф Хоттек был человеком осторожным и никогда прежде не водил дам к себе домой, однако ей каким-то образом удалось влюбить его в себя настолько, что он изменил этому правилу.

— Я видела её, — пожала плечами мадам дипломатесса, — ничего особенного. Не уродка, но астрийский атташе мог позволить себе и более эффектную красотку.

— Всё дело в ненависти, — вместо Сенешаля ответил я. Я тоже присутствовал на допросах, где оба преступника и не думали запираться. Они просто поливали жандармских следователей подробностями преступлений, будто помоями из ведра. Их слова был полны ненависти и презрения к своим жертвам — ведь ни один из них не обратился в полицию, опасаясь разрушить свою репутацию. — Атташе был эффектным, богатым мужчиной, и все прежние дамы, с которыми он спал, сами прыгали к нему в койку. Из-за подарков, что он дарил, или просто из желания досадить скучному мужу, а может, покупались на гусарскую внешность и лихие замашки графа. Но она не из таких. Ему пришлось самому побегать за ней, он видел, что она испытывает к нему по-настоящему сильные чувства. Думал, может быть, что любит, а может, просто щекотал так себе нервы.

Астрийский военный атташе вообще был любителем острых ощущений. По словам злоумышленницы, он сам дал связать себя и попытки узнать о том, где хранятся деньги неучтённого фонда, воспринимал как некую непристойную игру. О чём-то он начал догадываться только, когда женщина ушла из спальни и вернулась в сопровождении ажана.

— Ну а про фонд им откуда стало известно?

— Сам же атташе и проболтался, — ответил Сенешаль. — Он вообще любил сорить золотыми хагенсталлерами. А от неё не стал скрывать даже их происхождения. По словам женщины, атташе без принуждения рассказал и про вандерплойговский сейф тоже. Про ключ только молчал, так и не сказал, как они только над ним ни измывались.

Я читал отчёт врача, осматривавшего тело астрийского атташе. Оказывается, только верхняя часть его пребывала в порядке, а вот над гениталиями графа и их окрестностями преступники поработали очень жестоко. И делала это именно женщина — она и на допросах рассказывала обо всех издевательствах, смакуя самые неприятные подробности. А чтобы граф в это время не кричал, ажан придушивал его, не давая набрать воздуха в лёгкие.

— Выходит, атташе вынес все муки и не рассказал своим убийцам, у кого хранится ключ, — обвиняюще уставилась на меня мадам дипломатесса, — но благодаря вам, детектив, всё это оказалось напрасным. Вы знаете, что первый секретарь астрийского посольства только вчера без посторонней помощи смог слезть с кровати на горшок? Вы же намерено подставили его под удар преступников!

— Никак нет, — ответил я с военной чёткостью. — Убийца военного атташе вместе со вторым ажаном, которого он подставил, воспользовавшись его любопытством, подслушивали под дверью спальни, пока мы находились там. Они услышали, что я говорю насчёт обыкновенного протокола обращения с неучтёнными фондами. Но я говорил это не для того, чтобы спровоцировать злоумышленника. Я, конечно, подозревал ажанов, причём сразу обоих, но не знал, что они торчат под дверью.

— Вы могли предупредить меня, — смерила меня ледяным взглядом мадам дипломатесса, — и первый секретарь добрался бы до представительства под надлежащим конвоем. Без происшествий.

— А вы прислушались бы к моим словам? — Я ухмыльнулся самым неприятным образом. — Вы же только и думали, как бы поскорее выставить меня вон, чтобы я не мозолил глаза высокопоставленным особам.

— Могли бы сообщить Сенешалю, уж команданта жандармерии я бы стала слушать, уверяю вас. Но вы предпочли промолчать и довести ситуацию до опасного финала.

Она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Как это ни странно в подобных обстоятельствах, но я понял, что начинаю заглядываться на эту женщину. Например, сейчас её жест и поза весьма выгодно подчёркивали высокую грудь.

— Впрочем, неважно. Сенешаль, вы сегодня же подадите в отставку. Человек вроде вас не нужен на службе королевству. Вы всё поняли?

— Так точно, — ответил командант, которому осталось не так долго носить погоны.

— Вам же, детектив, я вот что скажу. Мне достанет сил и влияния отдать вас под суд и упечь на каторгу в африканские колонии. Да что уж, дело вы раскрыли, убийц взяли с поличным, победителей не судят, верно? Живите, если вам совесть позволяет.

И тихо добавила, больше себе, конечно, но я услышал:

— И мне — тоже.

Не дожидаясь разрешения, мы с Сенешалем вышли из её кабинета.

Сенешаль подвёз меня до моей квартиры, по дороге мы не сказали друг другу и десятка слов. Он был мрачен и думал о чём-то своём, хотя и не казался раздавленным требованием мадам дипломатессы. Наверное, прикидывал, как жить дальше, когда снимет погоны. Мы попрощались, и я вышел из его автомобиля, однако домой идти было рано, работать сегодня я точно не буду, а значит, остаётся только одно. Я отправился в кабак на углу Орудийной и Кота Рыболова, где и просидел почти до самой ночи. Я пил бренди, не разводя его водой или льдом и почти не закусывая, курил «шевиньон» под удивлённые взгляды бармена и вышибалы — они никогда прежде не видели меня курящим — и слушал протяжные и грустные блюзы, которые выводила на сцене чернокожая певица. Когда же белые перчатки, что я надел, чтобы скрыть бинты и опухоли — последствия нанесённых мне в драке ударов — пожелтели от табака, а на груди мундира появилось несколько пятен от пролитого бренди, я отправился домой, прихватив с собой початую бутылку. В квартире у меня спиртного не было, а утром, думаю, мне снова захочется первым делом приложиться к бутылке. Настроение такое. Когда же через пару дней я приду в себя после запоя, то сразу приступлю к расследованию гибели инспектора Дюрана.