Ростислав Соколов - Глаза истины: тень Омбоса. Часть 1. На тропе возмездия [litres]

Через пару минут Марго и Ковальский увидели в отдалении смутные очертания. Когда они приблизились, девушка уже не сомневалась, что их точно привели ко владению КН-738.

Все было точно так, как описала им Алиса. Участок этого захоронения был почти в три раза больше тех, что они прошли на пути сюда. Посреди него возвышалась каменная пирамида, во мраке ночи выглядящая абсолютно черной. На каждой грани можно было различить абстрактную скульптурную композицию из цветов и лент, на передней была высечена заезженная эпитафия:

Да упокоятся во славе рабы твои

Ни одного имени или фамилии, ни одной даты. Как будто они отыскали скорее памятник безымянным жертвам какого-нибудь Холокоста, чем могилу.

Древнеегипетская усыпальница посреди православного кладбища.

– О-о-о-о, – протянула Марго с удивлением, лишь часть которого была притворным. – А кто здесь похоронен, дядя Костя?

Ковальский взглянул на странный памятник и наверняка задал себе тот же вопрос. Наряду с ним напрашивался и другой: а не та ли это самая черная пирамида, о которой так настойчиво спрашивал сеттит, которого поймали после теракта на Киевском вокзале? Оставил ли подсказку с указанием на нее в своей квартире Владимир Романов или её уничтожили сеттиты?

– Может, лучше вы расскажете о захоронении нашей спутнице? – ловко перевел стрелки на сопровождающего Ковальский, пока его серые глаза сканировали каждое углубление странной пирамиды.

– Там… Эм… – промямлил Андрей. – В общем… там нет никаких захоронений!

Его ответ поразил обоих гостей. Ковальский не смог сдержаться:

– Как это – нет? Мы же точно знаем, что есть. Как и потайной ход в усыпальницу.

– Откуда вам это известно? Нет там ничего подобного.

– Тогда зачем тут еще два ключа? – спросила Марго, указывая на связку в руке клерка.

В архиве Марго успела разглядеть все три ключа на связке: они были абсолютно разными, а вовсе не копиями одного и того же ключа. Один из них был от решетки, отгораживавшей участок от остальной территории кладбища, но для чего тогда нужны остальные?

Провожатый растерянно взглянул на связку и сжал её в кулаке.

– Это запасные.

Ковальский с негодованием покачал головой. Мда, этот парень не умел врать вовсе. Назначить подобного типа хранителем входа в тайное убежище сеттитов было опрометчивым шагом с их стороны.

– Не дури нас, друг, – сказал он с легкой наглостью. – Мы же не слепые. Все ключи у тебя разные, так что давай, пусти их в ход.

– Не буду. Не обязан, – взвизгнул «могильщик». – Кто вы вообще такие? Я всех посетителей этого участка знаю лично, и вас я никогда не видел.

– А мы новенькие, недавно открывшиеся наследники, – спокойно ответила Марго, сложив руки на груди. – Открывайте, у нас срочное дело к высшему начальству.

В висках чаще начала стучать кровь, словно тикали стрелки часов.

Мы теряем непозволительно много времени.

Андрей переводил взгляд перепуганных глаз с одного гостя на другого, ожидая их дальнейших действий. Видя упорство провожатого, Ковальский не выдержал и вскипел.

– Значит, так, – он достал из кармана свои корочки. – Мы сотрудники Федеральной службы безопасности Российской Федерации, ясно тебе? Мы в курсе злодеяний твоих нанимателей. Либо ты сейчас же открываешь нам склеп…

Ковальский сунул руку под куртку, выудил оттуда свой пистолет и нацелил в лицо могильщику.

– … или придется действовать уж совсем по-плохому.

С этими словами он взвел курок.

В одиночной камере («карцере», как его прозвали между собой сотрудники ФСБ), понурив плечи, сидел человек, которого только этим утром пригласили в качестве консультанта по Древнему Египту. Он сидел на кушетке в небольшой комнатушке с обшарпанными стенами, выкрашенными потускневшей серой масляной краской, при свете регулярно моргавшей лампочки, известной в народе как «лампочка Ильича». В то время как в любом помещении столицы можно было встретить лампы холодного света, галогеновые, энергосберегающие и прочие, здесь время как будто остановилось, замерев лет сорок назад. Сразу было понятно, что карцером по назначению не пользовались с тех самых пор, как руководство Второй службы решило пойти на хитрость и перевести большую часть своих подразделений на время расследования терактов на вокзалах в исходное здание на Лубянке.

Штефан Ратцингер откинулся назад, привалившись спиной к стене, и стал машинально ковырять ногтем отставший кусок краски на стенке, пока его мысли, как это свойственно любому высокоинтеллектуальному человеку, унеслись далеко. Он не понимал, за что попал в эти застенки на самом деле. Выдвинутые ему Александром Ковальским обвинения звучали просто смехотворно.

То, что я изучаю Орден Сета, не означает, что я на них работаю! Что я их шпион! Это же глупо, потому что это слишком уж очевидно.

И тем не менее такой поворот событий немца нисколько не удивлял. Как ему было известно, ФСБ славилась своими весьма топорными методами ведения следствия и слепленными на коленке версиями, порой безо всякой доказательной базы. Обвинения варьировались от экстремизма до измены родине, а невинные люди либо оказывались за решеткой, либо были вынуждены бежать из страны.

Ему вспомнились множественные примеры, когда ФСБ, словно средневековая инквизиция, охотилась на советских и российских ученых, обвиняя в одном и том же: измена родине, продажа секретов спецслужбам других стран, шпионаж, даже если речь шла всего лишь об иностранном гранте или поездке за рубеж вкупе с доступом к гостайне, хотя иначе в условиях современной глобализации развивать науку казалось невозможным. А расходы на содержание органов государственной безопасности надо было как-то оправдывать.

Перед мысленным взором Ратцингера возникли статьи о суде над океанологом Владимиром Сойфером. Его исследования в области экологии внезапно стали представлять угрозу безопасности страны, поэтому против него возбудили уголовное дело со всеми вытекающими: обыски квартиры и лаборатории, суд. Ученого спасли огласка, которую обеспечили коллеги, и природная смелость вкупе с щепоткой везения: инициировавший против него процесс начальник пошел на повышение, добившись бонусов в свое реноме, и оставил старика в покое.

Еще более нелепое обвинение было выдвинуто профессору Владимиру Щурову и его коллеге Юрию Хворостову. После продажи Китаю новейших сверхточных акустических модулей, которым было под силу уловить шум от движения подводной лодки, их обвинили в разглашении государственной тайны и контрабанде научно-технических технологий. Беда была лишь в том, что никаких секретных сведений эти двое не разгласили, в документации гостайной и не пахло, а упомянутые сведения находились в открытом доступе.