Ростислав Соколов - Глаза истины: тень Омбоса. Часть 1. На тропе возмездия [litres]

Секретарша, отлично знавшая, как думает её начальник, как будто прочитала мысли Ряховского.

– Когда сеттиты покинули Триумф-Палас через подземный ход, это была не только эвакуация. Точнее, это была не единственная их задача. Большая часть братьев наверняка вышла на поверхность на Ваганьковском кладбище. Но я полагаю, что у них была еще и другая цель…

Ряховский закончил мысль за неё:

– Вторжение.

Есть вещи, которые нельзя прощать…

Несмотря на то, что эти слова культист произнес уверенно и твердо, выдавая механически заученный постулат братства, Ратцингер почувствовал, как много горечи было в этой фразе.

Однако немец не успел полностью прочувствовать всю суть высказывания касательно себя и расспросить о ней сеттита подробнее. Из коридора снова донесся стук и скрежет камня о камень. Взглянув на собеседника, Ратцингер хоть и увидел его невозмутимое грубое лицо, догадался, что на этот раз все шло не вполне по плану. Немец вскочил на ноги, ринулся к двери и поспешно приложил ухо к ледяному металлу переборки.

Ратцингер сразу сообразил, что странные звуки опять доносились из камеры напротив. Когда скрежет прекратился, послышалось тяжелое дыхание нескольких человек. Точно больше двух. По обескураженному возгласу, хоть и заглушенному двумя толстыми металлическими дверьми, немец уловил, что среди них девушка.

Затем дверь камеры напротив с грохотом распахнулась и послышались шаги трех пар ног. Вслед за ними вышла и четвёртая, полегче.

– Твою же мать, – услышал Ратцингер знакомый голос. – Твой смартфон не наврал.

– Где это мы? – спросила девушка. Очевидно, Марго.

– В здании нашей ведомственной тюрьмы, – ответил её собеседник, в котором немец узнал интонации Александра Ковальского. – Она расположена прямо посреди внутреннего двора штаб-квартиры. Мы между собой зовем это место карцером.

Все четверо, судя по звуку, вышли в коридор и замерли.

– Дверь была не заперта! – воскликнула Марго. – Изнутри камеры её ведь нельзя открыть, верно?

– Исключено. Его кто-то пустил внутрь. Поджидал у камеры, чтобы открыть и выпустить сообщника из тайного тоннеля. Сеттиты уже здесь.

Все четверо ринулись вверх по лестнице, но Ратцингер не удержался и забарабанил в дверь. Его сосед по камере хранил гордое молчание, пока немец кричал и обрушивал на створку удар за ударом.

Толстая металлическая задвижка отъехала в сторону, и его взгляд уткнулся в пару карих женских глаз.

– Марго… – пробормотал немец.

– Герр Ратцингер, это вы?! – воскликнула девушка, и её лицо тут же выразило сочувствие и тревогу. – Так они поместили вас сюда?

– Да, но я ни в чем не виноват. Теперь-то вы видите? Я здесь, а…

Марго оттеснил подоспевший Ковальский. В круглом отверстии теперь виднелись его суровые проницательные серые глаза.

– Вы слышали что-нибудь подозрительное в течение последнего часа? – спросил он жестким, безапелляционным тоном.

На секунду Ратцингер подумал, что стоило бы отомстить федералу за ложные обвинения, заставив сполна насладиться последствиями своих скоропалительных необоснованных выводов, ведь немцу ничего не стоило просто замолчать. Но тут же он рассудил, что такое поведение только усугубит его и без того нелегкое положение, сделает соучастником в том, что задумали и прямо сейчас проворачивают сеттиты. А за сегодня погибло уже достаточно невинных людей.

– Чуть меньше получаса назад сюда пришел человек, – затараторил Ратцингер, глядя на Ковальского с надеждой. – Отпер дверь камеры напротив, затем явно приподнял люк в полу, и появился другой человек. Люк поставили на место, дверь закрыли, но не заперли и пошли к лестнице.

– Кто это был?

– Понятия не имею. Я только слышал, но ничего не видел из-за закрытой задвижки.

– Они что-то говорили? Может, по голосу сможете опознать?

– Нет, они молчали, – твердо ответил Ратцингер, надеясь, что федерал не решит опять, что он покрывает террористов.

– Мы оставим вас здесь, – ответил Ковальский и взялся за ручку задвижки. – Пока что это самое безопасное место во всем здании.

С этими словами он резко захлопнул маленькое окошко, и вместе с Марго и двумя бойцами спецназа направился к лестнице наверх и во двор здания.

Для Александра Ковальского было крайне нехарактерно впадать в панику, но сейчас он осознавал, что от волнения был почти на грани. Он прекрасно понимал, что все события минувшего дня переходили в стадию кульминации.

Отбросив эмоции, федерал в очередной раз попытался собрать воедино недавно открывшиеся факты. Итак, сеттиты не только умудрились прорыть тайный ход в штаб-квартиру ФСБ, но и смогли проникнуть внутрь незамеченными. Его убеждал в этом тот факт, что в пределах здания не слышалось никаких сигналов тревоги. Никто еще не в курсе, что внутрь прокрался враг.

Пытаясь отдышаться и не обращая внимания на взгляды коллег, с недоумением рассматривавших его обсыпанную пылью и грунтом одежду, Ковальский поднимался по лестнице, сопровождаемый двумя спецназовцами, а сзади вприпрыжку за мужчинами еле поспевала Марго.

– Нам нужно было выпустить Ратцингера! – крикнула она лейтенанту в спину.

– Это еще с какой стати? – огрызнулся Ковальский, раздраженный, что девчонка отвлекала его от судорожных размышлений над тем, что же делать дальше.

Следовало незамедлительно сообщить Ряховскому о сложившейся ситуации, однако Ковальский понимал, что у него нет времени искать начальника по всем кабинетам. Звонить ему со смартфона Марго было глупо, поскольку линия не защищена. Да и где гарантия, что они не спугнут культиста, что бы он ни задумал?

– Он мог бы нам помочь понять, что они задумали!

– Исключено, – ответил федерал. – Он все еще подозреваемый!

– Он был заперт, когда впустили сеттита! – воскликнула Марго. – У вас настолько кишка тонка признать свою ошибку, что вы это даже в очевидных ситуациях не решаетесь сделать?! Ратцингер невиновен! Он на нашей с вами стороне!

От такой дерзости с её стороны Ковальский мгновенно остановился, отчего спецназовцы едва не налетели на него. Все четверо застыли в двух метрах от дверей, выходивших во внутренний двор здания ФСБ на Лубянке.

– Ты что себе позволяешь… – процедил сквозь зубы Ковальский, сам мысленно поразившись, как он сейчас сильно напоминал себе собственного начальника.

– Говорю как есть, – твердо ответила Марго, глядя на него немигающим решительным взглядом. – Или в этих стенах такое под запретом?

Ковальский не стал поддаваться на её провокацию и промолчал. Скорее из врожденной вежливости, чем от вразумительности её доводов. В такие моменты он ненавидел современное либеральное поколение молодежи, не осознававшее, что правда очень редко бывает так уж нужна. И что говорить, что думаешь, следует только тогда, когда тебя об этом спрашивают. Да и то лучше, конечно же, все равно приберечь правду до лучших времен.