Глен Кук - Седая оловянная печаль. Зловещие латунные тени. Ночи кровавого железа

— Завтра он попытается снова. Жаль, что ворюга не спер что-нибудь эдакое, примечательное, — тогда бы его наверняка запомнили.

— И правда. Дал он маху. Слушай. У меня назначена встреча с одним человеком. Он говорит, что знает убийцу. Может, и впрямь знает. Надо поспешить, а то он передумает и не станет разговаривать.

— Вперед, отважный рыцарь.

Морли частенько подсмеивается над моей романтичностью и сентиментальностью. Но он и сам небезгрешен. Взять хоть его появление здесь. Ни в жизнь не признает, что не захотел оставлять меня одного среди акул. Любопытно ему, видите ли, стало.

— Дом с привидениями, да и только, — ворчал Морли, пока мы осторожно спускались по лестнице. — И как они тут живут?

— Говорят, дома стены помогают. Привыкаешь через какое-то время, перестаешь замечать.

— Что это за брюнетка, на которую я наткнулся по дороге, в пустом холле?

— Генеральская дочка Дженнифер. К ней не подступишься.

— А может, ты не знаешь, как взяться за дело.

— Может. Но сдается мне, с ней не все в порядке.

Мы вышли через черный ход. Светила луна, и я почти не спотыкался, а Морли… тому без разницы, он из тех, кого хоть в гроб заколоти, — зрение как у кошки.

— По крайней мере, у вас все без затей: ни призраков, ни вампиров, ни великанов — просто людская жадность.

Я подумал о женщине в белом. Надеюсь, она не призрак: я не умею общаться с бестелесными существами.

Морли схватил меня за плечо:

— Здесь кто-то есть.

Я ничего не увидел, но услышал звук — будто человек вдруг остановился.

— Услышал нас, — шепнул Морли и как сквозь землю провалился.

Я подошел к конюшне, позвал:

— Снэйк? Ты где? Это Гаррет.

Не отвечает. Я просунул голову внутрь. Темно, лошади неспокойны. Лучше обойти вокруг, сразу заходить рискованно.

С северной стороны конюшни из щелей между досками пробивался слабый, неверный свет, похоже было, что горит оплывающая уже свечка.

В углу оказалась небольшая дверца, — видимо, я наткнулся на убежище Снэйка.

— Снэйк? Ты здесь? Это Гаррет.

Снэйк не отвечал.

Я открыл дверь.

Снэйк не ответит больше никому, во всяком случае в этом мире. Его зарезали.

Нечистая работа. Удар пришелся в грудь, но не в сердце, лезвие прошло через легкое, кончик ножа торчал из спины.

Появился Морли:

— Я его упустил. — Он глянул на Снэйка. — Любитель работал.

Эх, Морли, всегда всех критикует.

— Даже профи может наделать ошибок, когда имеет дело с несговорчивым субъектом. Этот человек, я слышал, бывший десантник. А десантников голыми руками не возьмешь.

— Может, и так. — Дотс присел на корточки, повертел в руках шнурок, обвитый вокруг шеи Снэйка. — Занятно!

Я занялся поиском улик. В спешке убийца мог что-нибудь обронить.

— Что это?

— Это шнурок кефов-душителей.

— Что-о? — Я присел на корточки рядом с Морли.

— Есть такое восточное племя — кефы-душители. Им строго-настрого запрещено проливать кровь. Потому что тогда мертвец не найдет покоя, пока не будет отмщен. Приходится убивать без кровопролития. Между тем убийство — часть их религиозного ритуала, поэтому плетение шнуров у кефов целое искусство.

Я взглянул на шнурок. Да, не просто обрывок веревки.

— Убийцы-асы изготавливают собственные шнуры. Плетение удавки — последнее испытание, дающее статус мастера. Посмотри. Узел как у нас делают для виселиц, но петля круглая, ее можно накинуть одной рукой. Узлы на самом деле не узлы, веревка оплетает пробку конусообразной формы. Эта штуковина устроена как стрела с наконечником, пробка может выскочить только в одну сторону.

Мне понадобилось не больше секунды, чтобы разобраться в устройстве шнурка: наглядный пример был налицо. Я нащупал конусообразные выступы.

— Пробка сжимается, выскакивает из узла и расширяется снова, с другой стороны.

— Как снять шнурок?

— Его не снимают. Используют один раз. Потом он считается испорченным. Я видел эту штуку только однажды. Моему знакомому удалось перерезать ее у себя на горле. Но более везучего парня на свете нет, не считая тебя, конечно.

Я огляделся вокруг. Сам Снэйк интересовал меня меньше. Может, наш убийца и дилетант, но тоже весьма везучий дилетант. Ни одной улики.

— Печально, — сказал я.

— Смерть всегда печальна.

Кто бы говорил! Но Морли полон неожиданностей.

— Я не о том. Посмотри, как он жил. — Я указал на угол Снэйка. Он жил как лошади. Спал на соломе. Из мебели — только грубо выкрашенный стол. — Он был профессиональным солдатом, двадцать лет в войсках, преимущественно в Кантарде. За это неплохо платят. Человек настолько осмотрительный, что ухитрился выжить, наверняка умел и с деньгами обращаться. Но он жил в конюшне, как животное, и не имел даже смены одежды.

— Бывает, — проворчал Морли. — Хочешь пари, что родился он в самых распоследних трущобах? Или на какой-нибудь грязной ферме, где и двух медяков за месяц не увидишь?

— Не надо пари.

Я видел, что он прав. У выросших в бедности людей есть патологическая страсть откладывать деньги про черный день. Но смерть приходит раньше этих предполагаемых несчастий. Жалкая жизнь. Я тронул Снэйка за плечо — мускулы его были напряжены, не расслабились даже после смерти. Странно.

Я вспомнил рассказ кухарки о Снэйке. «Он был доблестным воином» — напишут на надгробном памятнике.

Я перевернул тело, чтобы посмотреть, нет ли чего под ним. Нету.

— Слушай, Морли. Задушить — дело долгое. Вероятно, убийца сперва попробовал придушить его, а потом пырнул ножом, или наоборот.

Морли огляделся кругом. Жуткий кавардак.

— Вероятно.

— Ты когда-нибудь душил человека?

Морли укоризненно взглянул на меня: бестактный вопрос.

— Извини. А я вот душил. Мне во время набега поручили придушить часового. Я тренировался заранее.

— Не похоже на тебя.

— Мне не нравится убивать и никогда не нравилось, но я подумал: если убить человека придется и если я хочу уцелеть, значит надо все сделать как следует.

Морли проворчал что-то. Он был занят осмотром того, что некогда было лицом, грудью и животом Снэйка.

— Я все разыграл как по нотам. Когда я подошел к нему, парень дремал. Но очень быстро проснулся и отбросил меня, как тряпичную куклу. Он мне чуть мозги не вышиб, а ведь я ни на секунду не отпускал проклятой веревки. Единственно, что мне удалось, — я не дал парню заорать и поднять тревогу, а там подоспел кто-то из наших и добил его ножом.

— Ну и что?

— Если ты не сломаешь жертве шею, она будет бороться. Предположим, ей удастся стряхнуть нападающего и ослабить веревку. Парень увидит тебя, пусть даже на шее у него эта дьявольская восточная удавка, и тогда придется его прикончить любым доступным способом — иного выхода нет.