Глен Кук - Сладкозвучный серебряный блюз. Золотые сердца с червоточинкой. Холодные медные слезы

Плоть логхира умирает так же просто, как ваша или моя, но его душа может болтаться где-нибудь тысячелетиями, надеясь на исцеление, и с каждой минутой у нее будет портиться характер. Плоть логхира, конечно, разлагается, и быстрее гранита, но ненамного.

У моего мертвого логхира есть хобби — он любит поспать. И предается своему увлечению с такой страстью, что месяцами не делает ничего другого.

Считается, что он отрабатывает свое содержание, используя собственный талант в моих интересах. Иногда он так и поступает, но его философия предполагает еще более глубокое отвращение к оплачиваемому труду, чем моя. Он готов из кожи вон вылезти, лишь бы увильнуть от самой ничтожной работы. Временами я не понимаю, к чему мне суетиться?

Когда я ввалился к Покойнику, он спал — большей частью к моей досаде, но немного и к удивлению. Он пребывал в спячке уже третью неделю, занимая при этом самую большую комнату в доме.

— Эй, Старые Кости! Проснись. Твоему скромному ученику требуется помощь могучего интеллекта. — Лучший способ чего-нибудь добиться от моего логхира — воззвать к его тщеславию.

Но сегодня я потерпел неудачу.

— Ладно, — сказал я горе вонючего мяса. — Я люблю тебя, несмотря ни на что.

Комната заросла грязью. Дин ненавидел убирать у Покойника, а я чересчур мягкотел, чтобы не дать ему улизнуть.

Если бы я не следил, насекомые и мыши давно прорвались бы к нам в дом. Им нравится подзакусить Покойником. Когда он бодрствует, ему удается с ними справиться, но беда в том, что бодрствует он раз в год по обещанию.

Покойник и без того достаточно безобразен. Вряд ли он станет более привлекательным, если его подгрызут.

Я кружил по комнате, подметая пол и вытирая пыль. При этом я топал, приплясывал и исполнял попурри из похабных песенок, которые разучил на флоте. Эта упрямая груда сала так и не проснулась.

Если он не желает вступать в игру, тогда и меня увольте. Я решил плюнуть на это дело и с полной кружкой пива отправился на крыльцо — созерцать бесконечную и всегда захватывающую панораму танферской жизни.

На Макунадо-стрит жизнь била ключом. Люди, гномы и эльфы спешили по своим неведомым делам. Мимо прошла парочка троллей. Ребятишки были настолько поглощены друг другом, что не видели ничего, кроме любезных сердцу наростов и бородавок. Великаны и карлики торопились на условленные встречи. Больше других суетились известные труженики — гномы. Фея-курьер, еще более прекрасная, чем моя недавняя посетительница, с упорством бывалого морского волка сражалась со встречным ветром. Шайка юных брауни, залезшая на чужую территорию, с показной беспечностью чесала мимо кладбища. В глубине души они, вероятно, молились, чтобы не нарваться на Путешественников. Какой-то гигант глазел по сторонам, разинув рот, как неотесанная деревенщина. У парня оказалось фантастическое боковое зрение. Он едва не оторвал голову незадачливому мальцу, пытавшемуся очистить ротозею карманы.

Я видел полукровок самых различных видов. Танфер — космополитический город, всегда непредсказуемый и опасный. Это город для любителей пораскинуть мозгами над техникой, при помощи которой родителям удалось их зачать. А если у вас научный склад ума и вы предпочитаете черпать данные из непосредственных наблюдений, посетите Веселый Уголок. Там вам покажут все, что угодно, не забудьте только захватить с собой деньги.

Моя улица — это всегда карнавал, как и сам Танфер. Но из-под его многоликой маски ухмыляется темнота.

Меня с Танфером связывает исступленная любовь-ненависть — следствие нашей необыкновенной строптивости. Мы оба слишком упрямы, чтобы меняться.

Шнырь Пиготта состоит исключительно из острых углов и сверхдлинных конструкций. Кроме того, его забыли покрасить. Он настолько бесцветен, что иногда, особенно в сумерках, люди принимают его за человека-невидимку. На нем нет ни капельки мяса, а нескладные его члены вечно болтаются, как на проволоке, занимают все доступное пространство, но это не мешает Шнырю проявлять цепкую хватку. В своем деле он — один из лучших. У Шныря чудовищный аппетит, сравнимый разве что с акульим. Когда бы мы ни пригласили его, он сметает все, что есть в доме. Возможно, для него это единственный шанс поесть нормально приготовленную пищу.

Дин, надо отдать ему должное, неплохой повар. Я частенько объявляю во всеуслышание, что это единственная причина, по которой я держу его у себя. Иногда я и сам в это верю.

Мы со Шнырем временно отказались от удовольствия корчить рожи, и Дин расстарался вовсю. Он вообще падок на любую лесть, кроме моей. А способности Шныря красноречивее всяких слов воздают должное кулинарным талантам старика.

Шнырь откинулся на спинку стула, похлопал себя по пузу, вылил на Дина ведро фимиама, рыгнул и посмотрел на меня:

— Ну что у тебя, Гаррет?

Я поднял бровь. Это один из лучших моих трюков. Еще я учусь шевелить ушами. Я знаю, дамы оценят этот талант по достоинству.

— У тебя завелся клиент, которого ты хочешь по дружбе спихнуть мне, — продолжал Шнырь, не дожидаясь ответа. — Как я понимаю, клиент — красивая женщина с хорошими манерами, иначе она не уломала бы Дина. А если бы и уломала, то ты не стал бы с ней разговаривать.

Он что, подслушивал у замочной скважины?

— Обыкновенный гений дедукции, не правда ли, Дин?

— Если вы так утверждаете, сэр.

— Он просто ошивался поблизости в надежде поживиться нашими объедками.

Я пересказал Шнырю всю историю. Умолчал только о размерах гонорара. Ему ни к чему об этом знать.

— Похоже, она действительно ведет какую-то игру, — согласился Шнырь. — Ты говоришь, Джилл Крайт?

— Так она назвалась. Ты знаешь ее?

— Не уверен. — Он поковырял булавкой в ухе. — Вряд ли она важная птица.

Дин внес персиковый пирог — кулинарный шедевр, который он создает исключительно к приходу гостей. Пирог был еще горячим. Дин не пожалел на него взбитых сливок. Шнырь приступил к делу с таким остервенением, словно собирался запастись жиром на следующий ледниковый период.

Наконец мы отвалились. Шнырь зажег одну из зловонных черных палочек, которые он так любит, и начал излагать последние новости. Я не выхожу из дома неделями. Дин не склонен держать меня в курсе событий. Он надеется, что его молчание вынудит меня покончить с затворничеством. Старик никогда не говорит об этом, но он нервничает, когда я не при деле.

— Самая крупная новость — Слави Дуралейник. Он опять отличился.

— Что на этот раз?

Слави Дуралейник и война в Кантарде — предмет особого интереса в моем доме. Если Покойник не спит, он предается своему второму увлечению — пытается предсказать непредсказуемого наемника Дуралейника.