Евгений Прядеев - Люмпен

Через день из больницы вообще убрали всяческую охрану, в том числе и личных телохранителей Сечкиной и Бриллии. Остались только мы с Пельменем, да и то, большую часть времени дежурство падало на мои плечи. Генерал сказал, что наличных сил для больницы у него нет, а подручные одарённых были вынуждены сидеть в машинах возле забора больницы. Они, конечно, пытались поначалу спорить, но с нашим начальником управления такие номера не прокатывают.

Валера подменял меня исключительно на несколько часов, чтобы я мог принять душ и закупиться в магазине печеньем. В больнице хоть и кормили, но по ночам отчаянно хотелось чего-нибудь пожевать. За все эти три дня с Леной увидеться мне удалось буквально на пять минут, и то возле клиники, к которой она пришла, попросту наплевав на все мои объяснения, что всё хорошо и я просто немного занят.

Новости докатились и до неё, а моя девушка была достаточно умной, чтобы сложить два плюс два и начать беспокоиться, все ли нормально с её кавалером, мастерски умеющим влезать во все передряги, до которых только может дотянуться. Это не я сказал, это цитата Лены, хотя в Институте преподаватели и сокурсники, наоборот, считали меня излишне осторожным. Да что греха таить, иногда, уверен, они просто подозревали меня в трусости.

Поговорить нормально, к сожалению, не получилось. Сначала я был удостоен вороха поцелуев, потом Ленка пустила слезу, причитая, что она еще слишком молода, чтобы ходить на похороны, а потом мы также внезапно расстались. Подозреваю, что всё дело в появившемся на крыльце Веденееве, но откуда она могла знать, что именно этот мужчина с загипсованной рукой мой начальник?

Кстати, именно Борис Игнатьевич первым предположил, что драка Сечкиной и Бриллии выглядит как-то подозрительно. В его устах это, правда, прозвучало немного по-другому. Что-то из серии «все с ума посходили, если двое одарённых устраивают дуэли, как в средние века практически посреди города!»

За эту мысль уцепился генерал и всех задержанных подручных Знати допросили по второму кругу. Тут то и выяснилось, что поведение Марата и Альбины Борисовны действительно искусно подогревалось неизвестными третьими лицами. По крайней мере, Сечкиной сообщили, что сожжен не один автомобиль, а целых четыре, причем двое из её телохранителей сгорели заживо.

Жене Марата позвонили сразу три подруги с криками, что Сечкины собрали армию и идут «резать всех на лоскуты». Генерал лично допрашивал всех трех женщин, одна из которых, кстати, сама оказалась одарённой, но докопаться до истины, кто первым пустил слух и откуда он взялся, так и не смог.

Точно также, как не получилось выяснить, откуда произошел слив информации на радио. Журналист, принесший в клювике горячую новость, был найден повешенным у себя в квартире. Предсмертная записка никого не могла обмануть, но легче от этого не становилось. Мертвые крайне неохотно делятся воспоминаниями о времени, когда еще были живыми…

Короче вокруг меня кружился водоворот событий, а я был обречен сидеть в больнице и ждать, пока произойдет чудо. Всё происходящее меня неимоверно раздражало, но как можно убедить начальство отменить свой приказ, я не знал.

Тем временем, что-то изменилось. Я не понимал, что именно, но какой-то звук заставил меня насторожиться и подойти к дверям палат поближе. Мне показалось или из-за дверей палаты Сечкиной раздавались голоса?

Я аккуратно приотворил дверь палаты и обомлел. Медсестра лежала на полу, а над Альбиной Борисовной зависла темная фигура. Неизвестный стоял, немного наклонившись, и внимательно смотрел на женщину, находящуюся без сознания и обмотанную целой кучей трубочек и проводов, тянущихся от разнообразного медицинского оборудования.

Его фигура показалась мне смутно знакомой, поэтому я замер, не зная, как правильно сейчас будет поступить? Бежать обратно в палату, куда провели стационарный телефон? Долго, да и не факт, что подмога подоспеет раньше, чем неизвестный завершит начатое. Правда пока непонятно, что именно задумал таинственный визитер… Пока он просто стоит и внимательно смотрит на Альбину Борисовну.

Объемный капюшон и полумрак палаты не давали возможности рассмотреть лицо неизвестного, но пока он явно не собирался причинить Сечкиной зло. Или собирался? Может быть, он просто стоит и примеривается, как сподручнее это сделать?

Я потянул из-за пояса табельный пистолет и аккуратно снял его с предохранителя. В нарушение всех инструкций патрон уже был в патроннике, но вы посидите как я пару ночей в одиночестве в больнице, еще и не такие правила нарушать начнете… Сейчас же я только порадовался своей предусмотрительности, потому что передернуть затвор незаметно получается только у героев кино.

Я смотрел на неизвестного и в тайне надеялся, что этот темный силуэт лишь плод моего воображения. Врать не буду, сейчас мне по-настоящему стало страшно. Я злился на себя, злился на генерала, оставившего палаты раненых без охраны, и злился на неизвестного, который заявился сюда именно в мое дежурство. Мои нервы были на пределе, но я продолжал стоять и внимательно наблюдать за происходящим.

Не знаю, что именно было на уме у нежданного посетителя, но, когда он аккуратно погладил руку Сечкиной, моё терпение лопнуло.

— Что за…? — шагнул я в палату, даже не подумав о том, что, возможно, мой поступок в данной ситуации не самая разумная реакция. Чья-то крепкая рука обхватила меня сзади за шею, а другая вывернула руку с пистолетом, заставляя меня со стоном разжать пальцы, роняя пистолет на пол. Вопреки уверениям наших преподавателей по огневой подготовке, самопроизвольного выстрела не произошло, а чужая ладонь уже зажала мне рот, мешая дышать и не давая произнести ни звука.

Ну вот ты и прокололся, Руслан Калмыков! Твою подопечную всё-таки пришли убивать, а ты бессовестно проморгал этот момент.

Я напрягся всем телом, пытаясь провести приём и высвободиться, но усилившееся давление на шею ясно дало понять, что дёргаться уже бесполезно.

— Тихо! Тихо! — услышал я знакомый голос. — А еще говорят, что я излишне резкий.

У кровати Альбины Борисовны стоял Рома Сечкин собственной персоной. Темные мешковатые спортивные штаны, такого же цвета толстовка, которая явно была велика на пару размеров и черные кроссовки кардинально изменили облик моего приятеля.

Если бы он показал свое лицо и продолжал молчать, то я бы наверное и не узнал его.

— Серж, отпусти его! — попросил кого-то Рома, и давление на мою шею исчезло. Следом освободился рот, и я наконец смог вздохнуть полной грудью. Признаюсь, произошло это достаточно вовремя, потому что воздух в лёгких уже начинал потихоньку заканчиваться.