Хосе Сомоса - Кроатоан

— Что он делает? — спрашивает художник, не опуская нож.

— Ты и сам видишь. Это… поза защиты. Тело свернулось, руки и ноги согнуты, голова между рук…

— От чего он защищается?

— Не знаю. Он меня не бил, он только хотел залезть в машину. — Кармела стонет, прикоснувшись к виску. Крови нет, но под вздутой кожей что-то трепещет.

— Ты в порядке?

— Да, это просто шишка.

Нико вздыхает с облегчением, но нож не опускает. Мужчина и девушка озираются по сторонам, вокруг по-прежнему безлюдно. Ветер колышет ветки.

— Кармела, что ты делаешь?

Для нее есть вещи сильнее боли и страха. Девушка уже залезла в машину и склоняется над бледным телом. Старик пахнет животными запахами, как млекопитающее в дикой природе. Бедра его усеяны грязными царапинами. Единственная выжившая деталь одежды — носок на левой ноге. Два пальца на правой покрыты кровавой жижей.

Кармела рассматривает старика с интересом ученого, как представителя редкого вида на грани вымирания. Кто знает, откуда он сюда прибрел. Кто знает, кто были его спутники и сколько из них осталось лежать на дорогах. «Как та семья из Ферруэлы», — думает Кармела.

— Он пришел издалека, — определяет она, наклоняясь ближе. Тупая пульсация в виске очень мешает.

— Похоже на то. Будь осторожна.

Но Кармела не верит, что старик представляет опасность. Скорее всего, он и раньше не был опасен. «Он пришел пешком, в глаз ему вонзилась ветка или сучок, но он продолжал идти — может быть, переломив ветку… Шел вперед, в поисках… Места, куда можно войти?..»

Кармела прикасается к правой руке старика. Кожа сухая, поросшая волосками. Девушка без особого сопротивления распрямляет его руку, но, как только отпускает, рука возвращается в прежнее положение. Как пружина. Нико о чем-то предупреждает, но Кармела не обращает внимания, ее охватило любопытство. «Это только поза… только поза… Никаких действий… Поведение одиночки…»

— Кармела, пойдем.

Девушка кивает в ответ. Ей знакомо это чувство: смесь интереса и жалости, так похожая на ее отношение к подопытным крысам.

— Оставим его здесь, — говорит она Нико.

— Прекрасно. В любом случае наш план Б предусматривал смену машин.

Мотор «вольво» заводится с первого оборота, когда Нико соединяет провода. Положение стрелки на датчике бензина его тоже радует. Они выезжают на шоссе. На горизонте поднимаются вверх гигантские пожары.

Сначала оба молчат, глядя на светлую дорожку от фар. Кармела держится за пострадавший висок.

— Он бродил где-то рядом, а я не заметил. — Нико как будто оправдывается. — Может быть, вынырнул из-за магазина. Увидел тебя и пошел прямо к тебе.

— Нет. Он смотрел не на меня, я вообще не имела для него значения. Он увидел открытую машину. Ему было важно куда-то войти. Я открыла дверь и вышла, чтобы вдохнуть свежего воздуха. — «И чтобы поговорить с Борхой», — добавляет Кармела, но не вслух. — Он увидел машину и захотел оказаться внутри.

— Почему он так себя вел? Это вирус? Или мы сошли с ума?

— Может быть.

— Что он тут делал один?

— Возможно, он шел вместе с другими, но эти другие упали или умерли по дороге. У него… из глаза торчала какая-то деревяшка. Ему было все равно. И когда я его толкала — тоже.

— Это я заметил.

«Если они не умирают, они продолжают идти, — рассуждает Кармела. — Как та семья в сьерре. Как рыбы в Манки-Миа. Как люди, бросавшиеся в Ганг и в Тихий океан».

— Здесь у нас поворот, — говорит Нико и сворачивает в сторону Комильяса. — Может быть, нам удастся срезать и выехать на шоссе 607 уже за кордоном. Я знаю эти дороги.

Кажется, так оно и есть. Нико дважды останавливается перед узкими дорожками между деревьев (по таким водят скот), но инстинкт ведет его дальше. В машине нет навигатора, зато есть две маленькие фотографии: женщина и ребенок молча укоризненно взирают с приборной панели, и Кармела задумывается о судьбе этой семьи и безвестного владельца «вольво». У девушки болят икры, в виске стучит, но более серьезных повреждений, кажется, нет. «Неужели мы все сошли с ума?»

Из-за резкого торможения Кармела подскакивает в кресле.

В свете фар видно, что асфальт на узкой поперечной дороге движется как будто сам собой, превратившись в уши, мордочки и глаза, похожие на чернильные капли. Шерстистые шары на дорожке кегельбана. Через несколько секунд живой ковер исчезает за пределами освещенного пространства.

— Oryctolagus cuniculus , — произносит Кармела.

— Чего?

— Кролики. Никогда в жизни не видела их в таком количестве.

— А я по большей части наблюдал кроликов в кастрюле, — признается Нико. — Может быть, сейчас не самое время, но я добыл хлеб, консервы, две тортильи, лимонад и пиво. А еще прихватил ножи и кое-какие инструменты. Хотя точно не знаю, как мы ими воспользуемся.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну очевидно же, что мы уже заразились.

— Да, весьма вероятно, — соглашается Кармела.

«Если это, конечно, инфекция». Ну а что еще это может быть? От бесконечных сомнений Кармеле становится только хуже. Мысль о вирусе теперь кажется ей более успокоительной.

— Мы уже близко, — объявляет Нико.

Даже через закрытые стекла внутрь проникает запах свежей травы, ладанника и влажной земли. Этот зоологический, природный запах всегда был ей мил.

— Наверно, мои слова тебя удивят, — бесцветным голосом произносит Нико, меняя передачу на подъеме, — но мне не важно, что со мной будет. Клянусь тебе. Я хочу, чтобы ты выбралась из этой трясины, хочу, чтобы все это закончилось, но что касается меня… Я прошу только об одном: узнать правду.

— О том, что сейчас происходит?

— Не совсем. Об этом тоже, но столь многого я не прошу. Я хочу узнать правду о Карлосе Манделе. О его последних годах. О его уходе. Я жил в убеждении, что перестал быть для него необходимым. Он встретил меня, он научил меня многому, чего я сам о себе не знал, а потом бросил меня и ушел. «Нико, постой пока здесь». И свалил.

— Он был болен, — возражает Кармела, думая о собственных чувствах к Манделю, не сильно разнящихся с чувствами Нико. Уход отца.

— Да, но… Все случилось так внезапно… По возвращении из Штатов он оставил мне только сообщение на телефоне: «Нико, я больше не могу тебя видеть. Плохо себя чувствую. Прощай». Он не отвечал на мои звонки. В конце концов мы все-таки поговорили, и он сказал, что лежит в клинике «Лас-Харильяс», но я не должен к нему приезжать. Он меня не примет. Я не мог поверить. Верь не верь, я двадцать раз приезжал в эту чертову клинику! — Голос Нико наполнен обидой. — А мне всякий раз говорили: «Он никого не принимает». Ясное дело, он порвал со мной одним махом. Скатал нашу совместную жизнь в комок и швырнул в камин. Кармела, я хочу понять почему. И я знаю, что объяснение ждет меня в конце пути. И я его даже боюсь…