Хосе Сомоса - Кроатоан

— А мне нет дела до твоей матери и твоих клятв. — Нико сбрасывает скорость на подъезде к Кольменару. — Я не дам тебе спать, пока не расскажешь мне всю правду.

— Послушай-ка, — примирительно говорит Серхи, сидящий позади Кармелы, — ты вроде как перегибаешь. Перегибаешь палку, это я тебе говорю.

— А ты заткнись, — обрывает его Нико.

— Так, ты обращаешься к военнослужащему. Ты кто? Сержант?

— Художник.

Серхи сбит с толку.

— Художник-мазила?

— Художник-мудила. Серхи, твоя подружка вся насквозь фальшивая, как бумажка в три евро. Пора тебе узнать ее получше.

— Нет-нет, ты ошибаешься. Фатима — человек искренний. Глаза — это зеркало души, и сквозь них я вижу, что душа ее чиста. Так говорят мне голоса.

Серхи внезапно замолкает. Плач Фатимы такой тихий, что слышны только отдельные всхлипы, как будто у девушки сбилась настройка.

— Серхи, заткнись, — хрипло просит Фатима, продолжая всхлипывать. — Ладно, Нико, это были фараоны… Они велели мне никому не говорить. Не обычная полиция, а дядьки в галстуках. Меня расспрашивали и о письме Манделя, и о Логане, и о черте с рогами, меня отвезли в участок, а потом в «Лас-Харильяс», сказали, что я наширялась…

— Вот это ближе к истине, — соглашается Нико и позволяет девушке передохнуть и поплакать.

Кольменар-Вьехо встречает путешественников пожарами и сигнализацией. Нико объезжает опасные участки. В кювете горит машина, пламя отражается в мокром асфальте, как городские огни в озере. По тротуару бредут люди — потерянные, сбитые с толку, они смотрят по сторонам, останавливаются, жестикулируют. Они не движутся компактным симметричным строем — это нормальные люди, что уже немало. Один из них при виде «вольво» машет руками, как автостопщик. Нико прибавляет газу.

— Что тут творится? — спрашивает Фатима, словно проснувшись в неведомом мире.

Бывший полицейский не позволяет ей сменить тему.

— Итак, тебя отвезли в «Лас-Харильяс». Что было там?

— Они все время спрашивали про Логана и Стаю. У них были доказательства, что Логан вернулся к своим.

— И одно из доказательств — это твои слова.

— Нет, я давно порвала со Стаей! Поверь! Я больше не ношу маску! А Логан теперь с Паучихой, между нами все закончилось! Поверь, Нико!..

— Маску? — переспрашивает Кармела.

— Паучиха? — удивляется Серхи.

— Стая — это жестокая группировка, сами себя они называют язычниками, — поясняет Нико. — Участники Стаи носят маски животных и клички берут соответственные: Бизон, Кабан, Ворон, Паучиха… Говорят, что поклоняются «дикой жизни». На самом же деле эти полудурки поклоняются наркотикам и сексу. Стаю собрал безумный Логан. Во время своих обрядов они бегают голяком, в одних только масках. Мандель ими восхищался.

— Нет, это серьезная группировка, — спокойно поправляет Кармела. — Не верь ему, Серхи.

— Еще чего, — воодушевляется толстяк. — Я тоже хочу звериную маску…

— Ты пищишь, как поросенок, — одергивает его Фатима. Но быстро сменяет гнев на милость: — Шучу-шучу, мой маленький. Мой Серхи хороший, очень хороший.

— А ты меня и не обидела, Фатима, я обожаю свиней. В школе меня как только не обзывали: Свиньей, Коровой, Бегемотом, Индюком…

— А твоей сестре сообщили, что ты не задержана, а проходишь курс лечения? — Нико пытается продолжать свой допрос.

— Да. Извини, у вас есть вода?

Кармела передает Фатиме одну из бутылок, которые Нико добыл в кафе.

— Почему же ты не ушла?

За этим вопросом следует молчание. Возможно, потому, что Фатима пьет воду. Слышно только струение жидкости и скрип пластиковой бутылки.

— Не ушла откуда? — говорит Фатима после долгого глотка.

— Из клиники. Если тебя не арестовали, почему ты не ушла?

И снова молчание.

— Тебе что-то давали? — Нико смотрит в зеркало заднего вида. — Закинули в тебя пригоршню таблеток, и Фатима стала мягче воска…

— В меня тоже закидывали таблетки, коллега. — Серхи фыркает. — А для чего еще, по-твоему, созданы дурдомы? Нам дают таблетки, чтобы лишить нас собственных голосов, чтобы мы слышали только другие голоса…

— Да уж, парень, повеселил, — без смеха отвечает Нико. — Вот только у твоей подружки все по-другому. Голоса тут ни при чем. А раз она никого не слышит, то и голоса собственной совести тоже не слышит. Она подсела на все, что вообще бывает на свете. Если бы могла, глотала бы и таблетки для посудомоечной машины.

— А я их и правда глотал, — гордо заявляет Серхи. — Я вовсе не шучу. Они на вкус как мыло.

В Фатиме снова вспыхивает враждебность.

— А в чем я виновата, Нико? Думаешь, у меня был выбор? Я попробовала одно, другое — а потом это уже они пробуют тебя и ты им нравишься. Думаешь, я не жила бы по-другому, если бы могла?

— Я думаю, есть одни дороги и есть другие, а ты выбрала одну из худших.

— Ну что ты на нее так взъелся, — вступается Серхи. — Фати поступала и по-хорошему, и по-плохому, как и любой из нас… Не понимаю, дружок, зачем ты с ней так обходишься, так себя ведут только голубые, хе-хе.

— Я голубой, — отвечает Нико.

— А, понятно.

Новая информация как будто проходит мимо Серхи, из-за его молчания разговор опять утихает. Теперь, вдали от городов, на дороге темно. Кармела смотрит на быстрые тени деревьев, которые как будто убегают во всю прыть. Их машина — словно бастион, в котором держится, как выразился бы Мандель, «мозговая жизнь» — группа Homo sapiens в укрытии, разматывающая нескончаемый клубок своих мыслей. И все-таки что там снаружи? Лес, жизнь, давно отлаженные механизмы, которые теперь работают в другом ритме — необычном и пугающем.

Глядя из окна на лесной сумрак, Кармела начинает нервничать. Нет, не из-за всего, что ей довелось увидеть сегодня. Не из-за зловещего ощущения, что Мандель все это уже предсказал. Это беспокойство иного рода. Нечто, слегка теребящее своими краями границы ее разума, но до сих пор неспособное обрести ясность. Щекотка сомнения.

В пиджаке Кармелы снова вибрирует мобильник. Нет нужды проверять, кто звонит. Кармела не отвечает. Она даже не пожелала прослушать оставленные Борхой сообщения. Но теперь ее палец приходит в движение. «Приезжай в обсерваторию» — этот текст, отправленный Борхе, как ей кажется, ничего не доказывает — кроме того, что ее отношения с Борхой остались на том же месте. Кармела не хочет с ним говорить и не может его забыть. Как всегда.

Она готова отождествить себя с Фатимой. А ее таблетки называются «Борха Янес».

Кармела вспоминает, что так и не позвонила родителям. Может быть, в этом причина ее нервозности. Или нет. В любом случае девушка решает позвонить, пока Нико продолжает свой допрос.

— Когда тебе давали таблетки, они тоже спрашивали о Логане?

— Мне велели ему позвонить. Но я притворилась, что не могу его найти.