Юрий Саенков - Унэлдок

— Толик, знакомый этот твой, нормальный, вроде, парень. — Михаил тяжко вздохнул. — Хотя тебе, конечно, видней, вы ведь знакомы… Но мне показалось, что нормальный. И не виноват он ни в чём. Делал свою работу. Привёз нам груз под заказ. В чём тут вина? В том, что он тебя встретил? Так это не он… Это ты его встретил. Ты к нему прибежал, хотя тебя предупреждали, чтоб ты не рыпался. Не делал глупостей. Но ты же о других не думаешь, да? Ты только о себе думаешь?

Славка молчал.

— А знаешь, что с этим Толиком, который ни в чём не виноват, будет дальше? — продолжал воевода. — По твоей вине будет, знаешь?

Славка молчал.

— Я тебе расскажу… Они только что выехали. Толик этот твой и наш сотрудник Рыба.

Славка молчал.

— Как же он на тебя зол за то, что ему теперь придётся сделать! — покачал головой воевода. — А знаешь, что ему придётся?

Славка молчал.

— Рыбой его не просто так называют. Он подводным диверсантом служил. У него с собой малолитражный баллон со сжатым воздухом. Небольшой такой, на пятьдесят-шестьдесят вдохов. Минут на пять, а то и десять под водой продержаться хватит. А ещё, мои ребята, пока осматривали фургон, «случайно» сломали замок ремня безопасности водителя. Представляешь, беда какая? Защёлкнуть ремень можно, а вот отщёлкнуть уже никак. Кнопка разблокировки не работает. И пока мы тут с тобой общаемся, они подъезжают к понтонному мосту через канал.

Михаил посмотрел на огромные наручные часы.

— Вот, думаю, прямо сейчас и подъезжают. Ты, наверняка, видел этот мост. Его ещё на тросах на лебёдке разворачивают вдоль берега, когда надо пропустить лодку или судно. Красный такой с хлипкими перильцами мосточек. Так вот… Когда они будут на самой средине, над фарватером, Рыба выкрутит руль и утопит фургон в канале.

Славка вскинул голову и с ужасом посмотрел на воеводу.

— Во-о-о! Всё правильно ты понял. И чья в том вина?

Он встал, подошёл и присел возле Славки.

— Чья, Плесень? Кто виноват, что водитель умрёт? А он умрёт. Рыба проследит, чтобы этот парень не выплыл. Хороший парень. У него, надо думать, есть семья. Родители… Жена… Может быть, дети. Я не смотрел, но обязательно проверю и расскажу тебе, были ли у него дети. Обязательно. И фотографии тебе покажу.

Из Славкиных глаз потекли слёзы, оставляя на пыльных щеках светлые дорожки.

Михаил удовлетворённо кивнул, поднялся и пошёл к выходу.

Тяжёлые двери со скрипом отворились, впуская в бетонный короб невыносимо яркий солнечный свет, который, казалось, выжигает всё внутри. Выжигает не только сумрак бетонного бункера, но и Славкину душу.

На пороге Михаил обернулся.

— А ты тут посиди пока и подумай — чего ты добился? Подумай хорошо, потому что шутки кончились.

Дверь с грохотом закрылась. Стало темно и тихо.

Поздно вечером пришёл охранник — незнакомый парень с лицом хмурого ребёнка. Он отстегнул наручники, скомандовал: «На выход!», подождал, пока Славка на затёкших ногах доковыляет до улицы, запер двери и ушёл.

На следующий день Славку в парке отыскал Якут и молча избил его, не причинив при этом какого-то заметного вреда. И только уходя, прошипел: «На тебе та кровь! На тебе!»

Потянулись однообразные дни. Славка замкнулся. Как механический человек, он выполнял всё, что от него требовали. На попытки Дядька расшевелить его беседами отвечал молчанием. Если что-то спрашивали, давал односложный ответ.

Теперь в снах к нему приходила не улыбчивая красавица Чита, а печальный краснолицый Толик. Он не обвинял Славку ни в чём, не угрожал, не плакал — просто возникал из темноты и молча наблюдал. Иногда дружелюбно просил: «Спой чего-нибудь, Садко». И Славка, стараясь угодить убитому им человеку, начинал петь.

«Ты мычишь во сне и воешь, как псина, — сообщил как-то поутру Аркаша. — Не мешай другим спать!»

Из этой ямы его вытянула Чита.

То ли по наущению Дядька, то ли по собственному почину, она стала проводить рядом со Славкой большую часть своего свободного времени. В такие моменты Чита либо просто молчала, либо рассказывала что-то о своей прошлой жизни, не ища в ответ ни жалости, ни утешения.

Не сразу, постепенно, она излечила его своим тёплым светом и ненавязчивым сочувствием. День, когда Славка снова улыбнулся, ничем не отличался от других дней. Но в тот день сам Славка стал другим.

Время — знатный штукатур.

Ботик «Каприз» стоял у технического причала на Воскресенской набережной уже очень давно. Возможно, он был пришвартован здесь ещё до Локаута, да так и остался как памятник самому себе и тем временам, когда любой желающий мог купить билет и совершить прогулку по рекам и каналам Петербурга.

Некогда белоснежная палубная надстройка цвела теперь ярко-рыжими потёками проступившей сквозь краску ржавчины. Стёкла салона, в котором когда-то размещался ресторан, запылились настолько, что казались вырезанными из листового железа. Само имя корабля читалось только благодаря тому, что было не написано, а составлено из объёмных металлических букв, с которых давным-давно уже слезла вся позолота.

На общем фоне пришвартованных чуть ниже и выше по течению великолепных частных яхт и катеров, принадлежащих «светлым», этот доисторический обшарпанный теплоход выглядел нищим побирушкой, неизвестно как пробравшимся на светский раут. Много раз, проезжая мимо, Сомов удивлялся: почему не уберут это корыто?

Ухватившись за облезлый планширь, он перешагнул на палубу, отозвавшуюся гулким металлическим эхом, прошёл до кормы, где находился короткий трап, ведущий в салон, спустился по ступенькам и, собираясь с мыслями, остановился перед тяжёлым водонепроницаемым люком.

Люк был выкрашен ярко-синей судовой эмалью и выкрашен совсем недавно. Это казалось странным, так как с берега вход в салон не просматривался, и было непонятно, зачем приводить в порядок отдельный элемент судна, тогда как всё остальное пребывало в полном запустении.

Но сейчас Сомова заботило совсем иное.

«Господи, только бы она была здесь!» — он неумело перекрестился и потянул тяжёлую дверь на себя.

Люк, ворчливо проскрипев, открылся. Узкий захламлённый коридор-тамбур оканчивался ещё одной дверью. А за ней…

Некоторое время Сомов оторопело стоял на пороге, пытаясь осмыслить увиденное.

Великолепием внутреннего убранства «Каприз» мог на равных конкурировать со своими дорогущими собратьями по набережной. Материалы (полированное дерево, белая кожа, дорогой пластик), мебель и освещение — всё в интерьере было подобрано с большим вкусом и знанием дела. Стёкла иллюминаторов были плотно закрыты выдвижными пластиковыми шторками.

Бурцев в полурастёгнутой белоснежной рубахе полулежал на низком кожаном диванчике с портативным вапорайзером в руке. Внутри стеклянной колбы-шара клубился пар, сочный запах марихуаны поглотил все прочие запахи в салоне.