Ян Валетов - Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

— Мне докладывают обо всем, аба, — произнес Иосиф, склонив голову. — В том числе и о слухах. Что именно тебя интересует?

Со стороны могло показаться, что Кайфа склонил голову в знак уважения и покорности, но на самом деле он просто спрятал от Ханаана глаза. По глазам бывший первосвященник мог легко догадаться, что зять в этот момент перебирает десятки вариантов ответа, чтобы угадать, что именно имеет в виду сидящий перед ним родственник.

— Брось выкручиваться, — сказал Ханаан устало. — Не изображай из себя всеведущего. Один Он — Всеведущий. А ты — всего лишь человек, мальчишка, возомнивший себя самым главным в Ершалаиме.

Мальчишке недавно исполнилось 45, но возражать он не стал. Не потому, что трусил, нет — потому, что не видел смысла. Все священство, весь Синедрион знали, что давно потерявший официальную власть саддукей Ханаан правит в Иудее посредством зятя, которым крутит, как хочет. Любой приказ из уст Каифы считался приказом, отданным Ханааном. Любое выступление против Каифы считалось выступлением против Ханаана. Любая ошибка, допущенная Каифой, считалась ошибкой его тестя. Жить так и править так было удобно, и Иосиф не хотел, чтобы кто-то даже допустил мысль, что первосвященник Иудеи — вполне самостоятельное лицо. Во всяком случае, когда сам того захочет.

— Помнишь, два года назад, накануне Песаха, в городе проповедовал некий Галилеянин? Иешуа?

Кайфа кивнул.

Два года назад в Ершалаиме появился очередной пророк, называвший себя машиахом. Он действительно проповедовал, собирая вокруг себя зевак. Перед праздниками на улицах города было полно свободных от дел жителей, любое выступление падало на благодатную почву — какое-никакое, а развлечение.

Галилеянин выступил на рыночной площади, потом несколько раз его замечали произносящим речи у Яффских ворот. О его проповедях Кайфе доложили сразу же — это было непреложным правилом. О каждом, кто говорил с людьми о власти, о Боге, о машиахе, немедленно докладывали первосвященнику. Это было не прихотью первосвященника, а необходимостью.

Любой проповедник с хорошо подвешенным языком представлял опасность для правителей. На праздники в Храм стекались тысячи верующих, а, может быть, и сотни тысяч — подсчитать их не было никакой возможности. Город переполнялся паломниками, выгребные ямы — нечистотами. Только рыночные торговцы, менялы в Храме, хозяева постоялых дворов да жрецы радовались затопившему Ершалаим людскому морю — дни праздника приносили им значительные прибыли. Остальные же с трудом переносили тесноту. Улицы были полны людей, шагающих плечом к плечу. Обычно наступающая в нисане жара усугубляла дело — люди становились раздражительны, злы, нередко вспыхивали драки, в ход шли и палки, и ножи. Шпионы Каифы и Афрания сбивались с ног, шныряя в толпе.

После того, как Пилат взял деньги из кассы Храма на строительство акведука от Соломоновых прудов в Ершалаим (возмущенный таким святотатством народ вышел на улицы, за что и пострадал) и с большой жестокостью, хоть и малой кровью, усмирил бунтовщиков, к бродячим проповедникам относились серьезно.

Жаркие речи безумцев могли легко воспламенить громадную толпу и, чем больше была толпа, тем легче было ее зажечь. И Афраний, и Кайфа хорошо знали — бороться лучше с причиною, чем с последствиями, и жестко пресекали каждую попытку толкнуть народ на агрессию.

Причины у них были разными, а вот цели совпадали — в беспорядках и кровопролитии не был заинтересован никто. Вернее, Пилату было наплевать на то, придется ли ему проливать еврейскую кровь, а вот Афраний считал, что доводить дело до резни не стоит — это повредит интересам Рима. Иудея оставалась одной из житниц Империи, и плывущие из Кейсарии корабли с провиантом, были куда лучшим подспорьем вечно воюющему Риму, чем мертвые евреи, плывущие по Иордану.

Иешуа Галилеянин, по прозвищу Га-Ноцри, был талантливым оратором. Его фарисейские проповеди люди слушали с удовольствием, и вначале он не вызвал у Каифы тревоги. Но потом… Потом первосвященник сообразил, что говорит Галилеянин вовсе не безобидные вещи. И окружающие Га-Ноцри люди были вовсе не землепашцами или рыбаками, как доложили ему в первые дни, а известными разбойниками из партии зелотов, совершившими преступления в разных концах страны.

Тесть этого не знал, но два года назад именно Афраний открыл глаза Кайфе на истинную сущность пришедшего с севера проповедника. Вежливо так предупредил и об Иешуа, и в особенности о его соратниках — на каждого из них у начальника тайной полиции имелись записи, сделанные на восковых табличках. Из этих записей Кайфа узнал такое, что немедленно отдал приказ о задержании Галилеянина — Иешуа оказался другом и последователем Иоханана Га-матбиля — Окунающего, обезглавленного Иродом Антипой в крепости Махерон, и за ним в Ершалаим пришло немало тех, кто слушал проповеди Га-матбиля. Они считали Иешуа машиахом и распространяли слухи о том, что невинно погибший Иоханан признал главенство Галилеянина над собой. Га-Ноцри говорил о смерти Окунающего в таком тоне, что услышь эти речи Ирод Антипа — он тут же умер бы, удушенный гневом. Не арестовать Галилеянина означало дать толпе шанс распоясаться и, заодно, смертельно оскорбить тетрарха Иудеи. Приказ был отдан, но не выполнен — Иосиф опоздал. Га-Ноцри исчез за несколько часов до того, как храмовая стража, сопровождаемая десятком римских воинов из подчинения Афрания, пришла на постоялый двор, где, согласно доносу, жил Галилеянин с товарищами.

Искать в многотысячной толпе человека, предупрежденного об опасности (а Кайфа был уверен в том, что Иешуа предупредили!), не легче, чем слезу в Генисаретском озере. Начались праздники, у Каифы были сотни важных дел, а на расстоянии от города Галилеянин опасности не представлял. По сведениям, дошедшим до Каифы опять-таки через Афрания, Иешуа удалился в Галилею, где опять начал проповедовать свои фарисейские истины, перемежая их безобидной ересью. В Галилее правил Антипа, Кайфа направил ему письмо о Га-Ноцри — пусть разбирается — и благополучно забыл о самозваном машиахе.

И вот теперь Ханаан напомнил ему о событиях двухлетней давности. Память у старика была хоть куда! Иосиф бар Кайфа не был уверен, что через тридцать пять лет сможет похвастать такой же. Он вообще не был уверен, что доживет до такого почтенного возраста. А, глядя на распухшие, похожие на рачьи клешни, руки тестя и слыша запах невероятно вонючих и бесполезных растирок, не был уверен, что хочет до такого возраста дожить.

— Да, аба, — сказал Кайфа, поднимая взгляд на бывшего первосвященника. — Я помню такое имя.

«Сейчас, — подумал Иосиф, — он скажет мне, что Галилеянин уже в городе. А я не скажу ему, что об этом знаю еще со вчерашнего дня. Еще с того момента, когда Га-Ноцри со своими учениками ночевали в постоялом дворе в десяти лигах от Ершалаима. Пусть старик думает, что знает больше меня — ему будет приятно, а мне не повредит».