Ян Валетов - Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1

— Сколько вам надо времени на отдых? — спросил профессор, вытирая грязное лицо влажным платком.

Шагровский вопросительно посмотрел на Арин.

Девушке тоже пришлось несладко, но выглядела она лучше, чем оба ее спутника.

— Минут десять…

— Ну, вот и хорошо… Как раз хватит, чтобы опустить пылесос.

Но на подключение и спуск в мину вакуумного насоса понадобилось четверть часа.

Когда агрегат заработал, и тягучая плотная пыль струей потянулась в гофрошланг, Валентин понял, что без пылесоса они бы провозились минимум пару дней. Сейчас же надо было только иметь чуть терпения и соблюдать осторожность, не приближаясь близко к мумифицированному телу.

Наверху группа поддержки раз в пять минут меняла емкости с собранной пылью на пустые и мотор снова начинал гудеть, а клубящийся слой под ногами становился все тоньше и тоньше, словно истаивал в диодном свете сигаретным дымом.

Через три четверти часа, как раз к тому моменту, когда кабина фуникулера увезла вниз последних сотрудников музея, мина была практически чиста. После очередной смены респираторов Арин и Шагровский отключив пылеотсос, перебрались во вторую камеру.

Высушенное тысячелетиями тело мертвеца так и лежало в углу, но, уже не купаясь в клубящейся мгле отложений, а полностью открытое взглядам археологов.

— Я никогда не видела, чтобы мумия так сохранилась, — произнесла Арин, осторожно присаживаясь на корточки рядом с покойником. — Смотри, как усохли кожные покровы… И это без пеленания, без бальзамирования.

На коричневой руке мертвеца, более похожей на птичью лапу, чем на человеческую конечность, чернело массивное кольцо. Даже не кольцо, а грубо сделанный перстень, напоминающий печатку, но не из благородного металла, а из железа. Влаги в камере не было, и, хотя перстень был покрыт ржавой коростой, но прошедшие тысячелетия не обратили его в труху. Лежащий у ноги покойника меч пострадал гораздо больше — сталь лезвия была невысокого качества и теперь больше напоминала странное коричневое кружево, но для оружия, выкованного в I веке, гладиус выглядел совсем неплохо. Сохранился даже кожаный шнур, оплетавший рукоять.

За их спинами зашуршало, и Шагровский оглянулся с невольным испугом, но это оказалась всего лишь струйка земли, скользнувшая по скале на пол. После исчезновения слоя пыли акустика в мине изменилась совершенно, и каждый звук теперь не съедался серой мягкой массой, а раздавался громко и четко.

— Надо крепить свод, — отозвалась Арин. — Ставить распорки. Конечно, предки строили не чета нам, но рухнуть все-таки может. А нас отсюда не вытащить, в случае чего…

— Над нами скала, — сообщил Валентин вполголоса, — никакие распорки не выдержат, если просядет. Тут надо как шахту укреплять… Дорогое удовольствие. Пока что нужно сделать полную фотофиксацию и вынимать отсюда тело.

— Наверное, ты прав. Если музей захочет организовать сюда экскурсии, тогда и надо проводить работы…

Луч «налобника» Арин скользнул по грубому бугристому своду и снова остановился на мумии.

— Давай снимать?

Фотофиксация крупной археологической находки и места преступления — схожие процедуры. Археология — это тоже расследование, только происходящее спустя много лет после событий. Чувствовалось, что Арин делала подобные съемки не раз и не два. Фото, видео, снова фото — Шагровский без устали щелкал затвором фотоаппарата, то приседал, то привставал на цыпочки…

Картонные квадраты с номерами найденных артефактов, новые ракурсы, макросъемка…

Текст в цифровой диктофон Арин наговаривала на иврите, и Шагровский мог только догадываться о содержании комментария. Оставалось работать с аппаратурой да вслушиваться в причудливое звучание почти незнакомого гортанного языка.

Через полчаса они выбрались из мины: отдохнуть, перевести дыхание, умыться. Для этого не пришлось подниматься наверх. Группа поддержки поднесла на нижнюю площадку несколько канистр воды, которая даже не успела согреться — жара уже спадала, солнце висело над самым горизонтом, и с севера задул легкий, несущий облегчение ветерок.

— Будем готовить тело к изъятию, — сообщил Кац, просмотрев на мониторе «Никона» результаты съемки. — Так просто его не вытащить, боюсь, что рассыплется. Пока что забираете письменный прибор, тубус, меч…

Он просмотрел еще несколько файлов.

— Давайте его калиги не трогать… Я смотрю, завязки отгнили не до конца, можно повредить ноги. Оставляем. Ма нишма [83] Как дела? (Иврит) , ребята? Вы хоть еще живы? Последний заход на сегодня. Завтра я буду торчать в раскопе, готовить мумию к выносу наверх, а вы отдохнете. Или постоите на подхвате… Консервант я уже заказал, завтра подвезут, вакуумные мешки есть…

— Я в порядке, дядя Рувим.

— Да не волнуйтесь, — улыбнулась Арин. Капли воды сверкали на ее лице в свете заката: маленькие солнца запутались в бровях, в растрепавшихся волосах. — Все хорошо. Отдохнуть успеем…

Арьё подхватил фотоаппарат и отнес его в сторону, к ожидающим впечатлений коллегам. Первые же кадры вызвали стон восхищения и археологи, и ассистенты, и рабочие заговорили между собой, обмениваясь мнениями и восторгами.

— Теперь, — сказал профессор Кац, обращаясь к племяннику, — будешь работать у меня талисманом. В Иерусалиме дар речи потеряли, когда услышали описание находки. А я далеко не все сообщил, чтобы завтра тут не собрались все археологи Израиля в полном составе. Так, рассказал чуть-чуть…

— Вы обратили внимание, Рувим? — спросила девушка. — У мертвеца на руке перстень. Очень похож на перстень смертника…

Кац кивнул.

— Перстень? — переспросил он. — Перстень видел. А почему ты думаешь, что это именно перстень смертника? Может быть, просто украшение?

— Сомневаюсь. У мертвеца очень дорогой письменный прибор, очень дорогой тубус для папирусов и дешевый перстень из железа? Почему не золотой? Или серебряный?

— Ну, это не аргумент, — улыбнулся профессор, присаживаясь рядом с Арин у стены. — Может, у него не было денег на дорогую безделушку?

Камни все еще излучали накопленное за день тепло, но климат пустыни давал о себе знать — стало значительно прохладнее.

— Но были деньги на очень дорогой письменный прибор? Кто же он тогда? Вы же видели одежду? — продолжила мысль Арин. — Он в калигах пехотинца, на нем кетонет, нет дорогих доспехов, нет украшений на теле… Рядом лежит обычный солдатский гладиус, а не инкрустированный серебром меч. Зачем ему такой перстень на пальце? Кто будет носить железный перстень для красоты? Особенно, если не носит ничего другого?

— А он точно железный? — переспросил Кац.

— Думаю да, — подтвердил Шагровский. — Я снимал его руки в режиме «макро» — скорее всего, железный. Такая массивная грубая гайка… Покрыт ржавчиной, буквально коркой… А что такое перстень смертника?