Стивен Кинг - Позже [litres]

Я спросил:

– Вы почувствовали? – Глупый вопрос. И так было ясно, что да. – Это был мистер Томас.

Который уже шагал прочь по дорожке, ведущей к его кабинету.

– Еще раз спасибо, мистер Томас! – крикнул я ему вслед. Он не обернулся, но на ходу поднял руку, а потом снова сунул ее в карман шорт. Теперь, когда я смотрел на него со спины, мне открылся отличный обзор на его филейную часть («декольте сантехника», как всегда говорила мама, когда видела на улице парня в джинсах с заниженной талией), и если для вас это снова избыточная информация, то опять извините. Он только что рассказал нам – за час! – весь замысел книги, который вынашивал несколько месяцев. Он не мог отказать в нашей просьбе, и, наверное, это дало ему право показать нам свою задницу.

Конечно, кроме меня, ее больше никто не видел.

Пора подробнее рассказать о Лиз Даттон. Это важно. Вы скоро поймете.

Она была одного роста с мамой, пять футов шесть дюймов [4] 168 см. , с черными волосами до плеч (когда они не были собраны в строгий хвост, одобряемый полицейским начальством) и отличной фигурой, которую мальчики в нашем четвертом классе называли «отпадной», будто знали, о чем говорят. У нее были замечательная улыбка, серые глаза и теплый взгляд. Если только она не злилась. Когда она злилась, ее серые глаза становились холодными, как дождливый ноябрьский день.

Она мне нравилась потому, что могла быть заботливой и внимательной, как в тот раз, когда у меня пересохло в горле и она принесла мне стакан с кока-колой из «Бургер Кинга», о чем я даже и не просил (мама вообще ничего не заметила, она была слишком сосредоточена на подробностях сюжета последней, ненаписанной книги мистера Томаса). Иногда, когда Лиз приходила к нам в гости, она дарила мне игрушечные машинки для моей постоянно растущей коллекции, и мы с ней неоднократно в них играли, вместе ползая по полу. Иногда она обнимала меня и трепала по волосам. Иногда щекотала меня, пока я не просил ее остановиться, потому что боялся описаться от смеха… что она называла «полить трусы».

Она мне не нравилась потому, что я не раз замечал – особенно после поездки к Брусчатому коттеджу, – как она изучающе на меня смотрит. Как на букашку под микроскопом. В такие моменты в ее серых глазах не было теплоты. И она постоянно пеняла мне за беспорядок у меня в комнате, хотя маме мой беспорядок вроде бы не мешал. Лиз говорила: «Мне больно на это смотреть». Или: «Ты так всю жизнь и проживешь в бардаке, Джейми?» И еще Лиз считала, что я уже вырос из того возраста, чтобы спать с ночником, но эту дискуссию мама пресекла сразу. Она просто сказала: «Отстань от него, Лиз. Он сам откажется от ночника, когда будет готов».

Что мне не нравилось больше всего? Она отнимала у меня изрядную долю маминого внимания и любви, которые раньше доставались мне одному. Гораздо позже, уже на втором курсе, когда я прочел труды Фрейда на занятиях по психологии, мне стало понятно, что в детстве у меня был классический случай фиксации на матери и я рассматривал Лиз как соперницу.

Ну, да.

Разумеется , я ревновал. И у меня были причины для ревности. Отца у меня не было никогда, я даже не знал, кто он, на хрен, такой, потому что мама ничего о нем не рассказывала. Позже я выяснил, что на это имелись веские причины, но в то время я знал только то, что «мы с тобой, Джейми, вдвоем против целого мира». В смысле, пока не появилась Лиз. Также не следует забывать, что и до появления Лиз мама не принадлежала мне целиком, потому что ей надо было работать и спасать агентство после того, как они с дядей Гарри пострадали от Джеймса Маккензи (меня жутко бесило, что мы с ним тезки). Мама вечно копалась в отбросах в поисках золота, надеясь отрыть еще одну Джейн Рейнольдс.

Я бы сказал, что в тот день, когда мы ездили к Брусчатому коттеджу, мои симпатии и антипатии к Лиз Даттон распределялись примерно поровну, и симпатии даже слегка перевешивали как минимум по четырем причинам: игрушечные машинки – это все-таки не кот чихнул; сидеть на диване между мамой и Лиз и смотреть «Теорию большого взрыва» было весело и уютно; Лиз нравилась маме, и я хотел, чтобы она нравилась и мне тоже; Лиз делала маму счастливой. Поначалу. Позже (опять это слово) уже не особо.

То Рождество было классным. Я получил очень крутые подарки от них обеих. Мы втроем пообедали в китайском ресторане, но пообедали рано, потому что Лиз надо было на дежурство. «У преступности выходных не бывает», – сказала она. А мы с мамой поехали на Парк-авеню, в гости к мистеру Беркетту.

Когда мы переехали, мама поддерживала с ним связь и мы регулярно его навещали.

– Потому что ему одиноко, – сказала мама, – и почему еще, Джейми?

– Потому что он нам нравится, – ответил я, и это была чистая правда.

Мы устроили рождественский ужин у него дома (на самом деле не то чтобы ужин, а просто сэндвичи с индейкой и клюквенным соусом из «Забара»), потому что дочь мистера Беркетта жила где-то на Западном побережье и не смогла приехать к отцу в Нью-Йорк. Подробности о его дочери я узнал позже.

И да, еще потому, что нам нравился мистер Беркетт.

Как я, наверное, уже говорил, я называл его мистером Беркеттом, хотя он был профессором, теперь почетным профессором, что означало, как я понимал, что он уже вышел на пенсию, но по-прежнему имел право преподавать свой предмет: английскую и европейскую литературу. Однажды я опрометчиво назвал ее литро`й, и мистер Беркетт поправил меня, разъяснив, что слово «ли`тра» произносится с ударением на первый слог и употребляется только в жаргоне пьяниц в сочетаниях типа «взял поллитру».

Даже без фаршированной индейки и только с морковкой в качестве овощного гарнира ужин был замечательный, а потом мы обменялись подарками. Я подарил мистеру Беркетту снежный шар для его коллекции. Позже я узнал, что это была коллекция его покойной жены, но мистер Беркетт обрадовался подарку, поблагодарил меня и поставил мой шар на каминную полку к остальным снежным шарам. Мама подарила ему книгу «Весь Шерлок Холмс: новое аннотированное издание», потому что когда-то он вел спецкурс под названием «Детективы и готика в английской беллетристике».

Мистер Беркетт подарил маме кулон, который, как он сказал, принадлежал его жене. Мама стала отнекиваться и говорить, что кулон надо отдать его дочери. Мистер Беркетт сказал, что Шивон уже забрала все лучшие украшения Моны, к тому же «кто не успел, тот опоздал». Что означало, как я понимаю, что если дочь не потрудилась приехать к нему на праздник, то пусть идет лесом. В общем, я был с ним согласен, потому что кто знает, сколько раз ей еще доведется встречать Рождество вместе с отцом? Мистер Беркетт был старше самого Господа Бога. К тому же я питал слабость к отцам, потому что сам рос без папы. Да, я знаю, что нельзя скучать по тому, чего у тебя не было никогда, и я не то чтобы скучал, но все-таки чувствовал, что мне чего-то не хватает.