Франсуа Плас - Королева под снегом [litres]

– Во всяком случае, здорово быть костюмершей. Вот моя мама без ума от кино. Мечтает туда попасть. Она тоже работает за камерой…

– Правда?

– Она служит в полиции, это другое дело, больше ограничений, понимаете? – объяснил он, дуя на облачко страусовых перьев в такт своим словам.

– Знаете, костюм – это очень важно, – заметила Мэдди. – Хоть и говорят, что не всяк монах, на ком клобук, но ведь именно по этому одеянию узнают монахов. Актер играет лучше, когда ему подобрали хороший костюм.

– Да ну?

– Вот ваша парка, например, – если бы я должна была выбирать ее для актера, мне пришлось бы потратить немало времени на поиски. Это ведь деталь формы английской армии, не так ли?

– Да, королевского мотопехотного полка, – ответил Элиот, ставя на место куклу в викторианском кринолине.

– Да? И как можно об этом догадаться?

– По гербу вот здесь, – сказал он, постучав пальцем по вышитой на рукаве эмблеме. – Это настоящая, но такую можно купить в армейском магазине. Найдете без труда.

– Зато эта поношенная, а вот этого добиться не так легко. Лоск ткани, потертости, прорехи, патина. В моей профессии такую одежду, как эта, называют обжитой.

Элиот озадаченно дернул подбородком.

– Обжитой? Вы хотите сказать, вроде как раковина с раком-отшельником?

– Почти. Куртка вам велика, это очевидно. Но я вижу по тому, как вы ее носите, что вам плевать на эту мелочь. К тому же видно, что вы готовы ее носить, пока она не истреплется в клочья прямо на вас. Из этого я делаю вывод, что ваше отношение к этой одежде не чисто утилитарное, она вам дорога. Я ошибаюсь?

– Это куртка моего отца, – буркнул Элиот.

– Мне кажется, она была на вас и вчера? Я точно помню, что видела вас под моим окном. Вы не хотите присесть?

Вот так, стежок за стежком, если употребить любимую метафору Мэдди, она и узнала главное о короткой истории любви Элиота и Саманты.

Утром Саманту разбудил Тео, он запрыгнул на ее кровать и осыпал ее звонкими поцелуями.

– Папа и мама проснулись. Ты идешь завтракать?

– А который час? – спросила Сэм, взъерошив волосы. – О-ля-ля, половина десятого! Я проспала всё это время?

Она подхватила братишку под мышки и защекотала ему бока.

– Ну что, ты уже большой? Да, ты большой?

– Да!

– Какой ты большой? Сколько тебе лет? – Она продолжала его щекотать, а он извивался и смеялся.

– Четыре года.

– Четыре года, не может быть!

– Постой! Теперь я, моя очередь!

Она вскочила на кровати с подушкой в руках.

– Ни за что. Лучше погибнуть стоя, чем умереть от щекотки.

Тео схватил вторую подушку и обрушил на нее изо всех своих небольших сил; она притворно упала, сдавшись, потом перекатила его к себе и поцеловала.

– Ладно, всё, я встаю.

Карин и Нильс сидели за столом. Она поцеловала обоих. Сэм уже любила Карин, хотя мало ее знала. В ее присутствии было что-то успокаивающее, девушка почти завидовала Тео, когда он сворачивался клубочком у матери на руках. Диана была более колючей, избегала открытых проявлений чувств. Можно сказать, она узнала, что такое нежность, когда встретила Ричарда. В конечном счете ее родителям повезло: каждый нашел свою половинку.

Сэм смотрела в сад через французское окно, дуя на чашку кофе с молоком, которую держала в ладонях. Метель кончилась так же быстро, как началась. Ее предсказывали на несколько дней, а она необъяснимым образом ушла, оставив за собой словно ошалевший, оцепеневший от холода пейзаж. Снег подтаивал под мелким дождиком, становился грязно-серым и падал с крыш.

– Не очень-то покатаешься на лыжах и санках, правда? – сказала Сэм, наморщив лоб.

Тео, отложив бутерброд, навострил уши. Он готов был расплакаться. Сэм обещала покатать его на санках, он ждал этого два дня, почти вечность.

– Да, жаль, но, наверно, придется сводить Тео в аквариум, – вставил Нильс.

– Говорят, там есть акулы и тюлени, очень интересно, правда? – добавила Сэм делано небрежно, краешком глаза поглядывая на братишку.

Тео засучил ногами под столом. Его глаза заблестели от удовольствия.

Чуть позже Сэм, уже умытая и одетая, прогулялась по садику. Добрую его треть занимала яблоня в окружении сгибающихся под снежными шапками кустов и разбросанных там и сям игрушек Тео. Белый покров исчезал на глазах под мелким дождиком, мягко похрустывая, – так всегда тающий снег тихонько жалуется на свою несправедливо короткую жизнь. «К чему такая красота, такая белизна, такая девственная чистота, – подумала Сэм, – если кончится это грязной кашей в сточной канаве?»

Она невольно вспоминала свой день в Лондоне. Что сталось с маленьким Ханом в разоренном доме миссис Биглет?

И тут же ей вспомнился Элиот. Отчаянно захотелось снова с ним поругаться. Кидаться в него подушками и валиками. Сцепиться врукопашную и опрокинуться, прижавшись губами к его губам.

Карин позвала ее помочь – надо было побыстрее убрать со стола. Тео уже надел пальтишко, готовый к выходу. Он сиял, как солнышко.

В Лондоне и во всём Соединенном Королевстве народ готовился прожить первый день без королевы. СМИ разрабатывали стратегию. Надо было добывать информацию все двенадцать дней, до церемонии похорон, которая станет апогеем этого великого траура. Но следовало также готовиться к восшествию на престол нового короля. Уже состоялось целование руки принца Чарльза братьями и сестрой. С балкона Букингемского дворца было сделано объявление, и оркестр королевской гвардии с барабанами, обтянутыми черным крепом, сыграл «Боже, храни королеву». Наконец после нового объявления у подножия статуи Карла I на Трафальгарской площади сорок один пушечный выстрел из Гайд-парка подтвердил королевский указ.

Пока Элиот знакомился с Мэдди, Фергюс ломал голову, соображая, какую выгоду можно извлечь из этих событий. Он сел перед телевизором и попал прямо на ток-шоу «Скай Ньюс» с чопорным ведущим.

– Как бы то ни было, эта дата нас обязывает. Закрылась дверь в стене времени, и открывается другая. Я говорю о стене, потому что на наших глазах заканчивается целый период, уже принадлежащий истории. Теперь можно будет сказать «в царствование Елизаветы II», как древние римляне говорили «в царствование Августа Цезаря, императора». Всё, что будет дальше, произойдет уже в царствование Чарльза, призванного взойти на престол. Это, быть может, не такое событие, как падение Берлинской стены, тем не менее это важный этап в жизни людей, символическая веха в мировом календаре…

После этой преамбулы камера отъехала и показала двух гостей: долговязого старика лет семидесяти с волнистыми волосами и совсем маленькую женщину в приталенном кожаном блейзере, которая колыхала белокурыми прядями и ерзала, как будто сидела на пружинах.