Франсуа Плас - Королева под снегом [litres]

Детективы толкнули дверь. Хан и Нур были в палате, сидели на пластмассовых стульях. Хан играл на планшете, а Нур тихим голосом читала последние репортажи о королевской семье на ухо миссис Биглет. Та лежала на койке, очень бледная, с запавшими глазами, в левой руке торчала игла капельницы. На правой руке отчетливо видны были царапины, четыре параллельные бурые корочки, чуть припухшие. Найджел сфотографировал их телефоном, чтобы сравнить со следами, найденными в квартире.

– У меня есть такая же, – сказала Гарди, показывая пальцем на маленькую королеву, которая стояла перед Ханом на тумбочке и махала рукой, как метроном.

Мальчуган улыбнулся.

– Только она фисташково-зеленая и не машет рукой, – добавила Гарди, досадливо поджав губы. – Всё время забываю сменить батарейки.

Нур встала, и Найджел энергично пожал ей руку.

– Миссис Фезаль, могу я вас спросить, почему вы здесь?

– Не знаю, – вздохнула Нур. – Я всей душой надеюсь, что миссис Биглет очнется. Мне тяжело видеть ее в таком состоянии.

Она с печальным видом показала на газеты.

– Она ведь так любила королеву…

– Я понимаю, – сказал Найджел, жестом пригласив ее выйти с ним в коридор. – Вы знакомы с ее учениками?

– Нет, я убиралась до них или после.

– Вы не слышали стычек, ссор, выяснения отношений?

– Миссис Биглет бывает вспыльчива, так что да, я слышала громкие голоса.

– Злые?

– Я не знаю, что вы понимаете под злыми. Думаю, она громче всего кричит на меня и Хана.

– Вы знаете юношу по имени Шандар Сингх?

– Нет, это мне ничего не говорит.

Найджел вздохнул.

– Благодарю вас.

Оставшийся в палате Хан показывал Эмме Гарди игру на планшете. Он поднял голову, когда в палату вернулась Нур.

– Пойдем, мой Алмаз.

Хан быстро оделся. Перед тем как выйти, он потянул Гарди за рукав и шепнул ей на ухо:

– Вы не посадите меня в тюрьму?

Гарди, смеясь, взъерошила ему волосы.

– Ни за что на свете!

Полежав в тронном зале Букингемского дворца, тело королевы в стеклянном гробу, укрепленном свинцом, выехало из ворот на артиллерийском лафете, запряженном шестью черными лошадьми, в сопровождении офицеров артиллерийского полка в парадной форме, с эскортом из двух полков королевской гвардии, и отправилось в Вестминстер-холл. Вся королевская семья следовала за ним пешком, так же как и правительство в полном составе и депутаты обеих палат. Это был первый из предстоящих церемоний большой кортеж, и встречали его два миллиона человек. В глубокой тишине, окутавшей город, был слышен только бой барабанов, затянутых черным крепом, сопровождающий стук копыт, и время от времени короткие приказы, отдаваемые невероятно звучными боевыми голосами офицеров, эхом отражающимися от фасадов.

Биг-Бен прозвонил, приветствуя прибытие гроба. Накрытый королевским знаменем с гербами Англии, Ирландии и Шотландии, он был выставлен на катафалк, обитый фиолетовой тканью, дабы принять последний поклон подданных. На бархатной подушке, положенной на крышку гроба, красовались символы власти: держава, скипетр и корона. Вокруг катафалка стояли четыре гвардейца, направив стволы ружей в землю, и было условлено, что эту вахту, не прекращающуюся ни днем ни ночью, будут нести и члены королевской семьи. Толпа шла к Елизавете II, чтобы сказать последнее прощай. Непрерывной чередой тянулись люди из всех социальных слоев, серьезные, взволнованные, часто заплаканные, обходили гроб, склонив голову, и шли к выходу.

Стихийно возникшие алтари расцветали повсюду – на Трафальгарской площади, у ограды Букингемского дворца, в Гайд-парке. Букеты, детские рисунки, карточки с надписями, фотографии, свечи и лампады – подношения уже превзошли похороны леди Дианы и королевы-бабушки. Казалось, горе народа может измеряться на вес, не его слез (которые будут течь ручейками и в конце концов сольются в реку), но всех этих срезанных цветов, оторванных от земли и положенных снопами прямо на асфальт. Уход Елизаветы II весил тонны цветов, тонны горя.

Фергюс и Элиот вышли из метро на Найтсбридж, потому что станция «Гайд-парк-корнер» была закрыта. Фергюс до поры не показывал, что лежит в ящичке, который он сам соорудил, – это было что-то вроде очень легкой деревянной рамки на шарнирах, перевезти ее в метро не составило труда.

– Твоя мать ничего не сказала?

– Она даже не заметила, – ответил Элиот. – Статуэтка уже много лет стоит на полке.

– Ты хоть почистил ее хорошенько?

– В лучшем виде. Как новенькая.

Фергюс увлек Элиота в Гайд-парк и вытянул шею, осматривая окрестности в поисках подходящего места. Оно нашлось на повороте аллеи, заваленной по обеим сторонам букетами цветов, где люди вынужденно замедляли шаг. Он разложил свой ящичек, и показалась фотография формата афиши, натянутая между двумя стойками. На ней был фасад Букингемского дворца в снегу.

– Давай сюда королеву, – сказал Фергюс. – Сделаем пробу вживую.

Он взял статуэтку и, держа ее на уровне груди, велел Элиоту прижаться к нему, после чего сделал селфи своим смартфоном.

Отстранившись от Элиота, он внимательно всмотрелся в экран, увеличивая изображение большим и указательным пальцами, чтобы не упустить ни одной детали.

– Элиот, давай еще раз, надо кое-что подправить, дворец плохо видно. Он должен занимать всю рамку.

Он сделал еще один снимок.

– Вот! Отлично! Что скажешь? За пятьдесят пенсов можно предлагать людям сняться с королевой. Но не абы когда, понял? В день Х, когда ее дворец засыпало снегом.

– Это и есть твоя идея? – поперхнулся Элиот. – Но это же… гадко!

– Что тут гадкого?

– Да всё, старина! Ты больной на голову, Фергюс! Теперь ты хочешь делать деньги на покойниках?

Он невольно повысил голос, и Фергюс сделал ему знак не кричать, озираясь вокруг.

– Это маркетинг, Элиот! Люди обожают Корону, неужели ты думаешь, что они постесняются сфотографироваться? Да они сами сделают миллионы снимков в эти дни! Мы предлагаем им один-единственный кадр, который они не могут снять, – с королевой под снегом.

– Это гадко, Фергюс.

– Эй, не забывай, это они первые начали, а? Лорды, короли, принцы и принцессы, все эти сиятельства, вот кто первыми придумал маркетинг. Их знамена со всеми этими тотемами, знаешь, башни, львы, медведи, лебеди…

– Это называется гербовая символика!

– Называй как хочешь, речь не об этом.

Фергюс отыскал потерянную нить своей мысли, оборванную замечанием Элиота, и снова перешел в наступление:

– Во всяком случае, согласись, там всегда есть слоган…

– Девиз! – буркнул Элиот.

– Ладно, девиз, слоган, какая разница? Один хрен! Это марка. Ты думаешь, у них больше чести, больше достоинства, больше чего хочешь, только потому что это написано золотыми буквами на их шляпке? Ты забыл, что они такие же, как мы с тобой, в плане разводов и семейного грязного белья? Но, если на этикетке написано «био», мы обязаны верить!