Ричард Ламберт - Дорога волка [litres]

Я смотрел, ожидая пояснения, но его не последовало. На прикроватном столике лежал мамин камень. За ним была занавеска. А за ней…

– Мы поговорим об этом утром.

– О чём?

– Тебе нужна помощь, Лукас.

Голова начала болеть.

– Со мной связались из школы, – сказала бабушка.

– В смысле?

– Мисс Эндрюс рассказала, как ты ведёшь себя в школе.

– Со мной всё нормально.

– Не концентрируешься. Не делаешь домашнюю работу. На следующей неделе я встречаюсь с мисс Эндрюс и директором.

К моему потрясению, она рассмеялась.

– Не волнуйся об этом. Он такой самовлюблённый придурок, ты согласен?

Я вроде как посмеялся. Издал скорее кашель, чем смех.

Она резко встала, и я внезапно ощутил, что мне не хватает её рядом. Я хотел, чтобы она села обратно и обняла меня. Как обняли бы мама или папа.

– Если сможешь поспать, это будет очень кстати. Утром тебе в школу.

Она подошла к двери.

– Тебе оставить свет включённым?

Я лёг.

Она стояла в двери.

– Ты идёшь обратно в кровать? – спросил я.

– Не прямо сейчас, нет.

– Можешь выключить свет, но не закрывать дверь?

Какое-то время я слышал, как она ходит внизу, разжигает камин в гостиной. Я выключил свет на лестнице и вернулся в кровать. Через открытую дверь проникал бледный свет снизу. Я слышал, как трещит и шипит дерево. Я ощущал волка на улице, спрятавшегося за деревьями, наблюдающего и ждущего. Наблюдающего и ждущего.

Наблюдающего и ждущего.

Утро. Мир скован льдом. Водосточные желоба отрастили ледяные бороды. Я со стоном сел. Их пинки будто пробили меня насквозь.

Клянусь богом, когда я отдёрнул занавески, я увидел звериные следы на траве.

За завтраком я старался не слишком много двигаться. Бабушка сделала полный завтрак [17], но я едва к нему притронулся.

Я гонял помидор по тарелке.

– Лукас?

– Мм?

– Как ты?

Мышино-коричневая тонкая птица с маской как у Зорро вылетела из своего дома в стене коттеджа. Некоторые птицы остаются. Не все улетают на зиму.

– Что это за птица? – спросил я.

Бабушка подошла к окну, но птица улетела раньше, чем бабушка её увидела.

– Не знаю, – сказала она.

Папа бы знал.

– Всё хорошо, – сказал я, внезапно осмелев, внезапно наполненный счастьем. Я улыбнулся, и это застало бабушку врасплох. – Школа всё равно не так уж важна, есть вещи поважнее экзаменов.

Кажется, бабушка не знала, что ответить. Я сложил нож и вилку и встал, поморщившись.

– Ты уверен, что всё хорошо?

– Ага.

– Кажется, что тебе…

Рёв, как у газовой конфорки, но в сотню раз сильнее, наполнил воздух. Я вскрикнул от испуга.

– Что это? – прокричал я.

– Британия практикуется в убийстве, – сказала бабушка, и я понял: это обычный рёв истребителя.

Я поднялся наверх и собрался. Всё болело. Когда я мылся, то заметил, что кое-где моя кожа стала чёрной или фиолетовой. Часть меня хотела пойти на кухню и взять нож, однако после произошедшего я знал, что не смогу. Но я взял белый камень.

Было слишком больно, чтобы ехать на велосипеде, так что я отважился сесть в автобус. К чёрту Стива, Алекса и Зеда, к чёрту всё стазацкое племя. Я не буду бегать от этих идиотов.

Белый камень в кармане стучал по моему бедру. Уши горели от холода.

Я перешёл канаву и пошёл через лес.

Изморозь таяла. Капала. С плоских крыш некоторых магазинчиков в деревне она поднималась паром. На фоне золотого солнца деревья выглядели оборванными силуэтами. Пустые гнёзда были почерневшими костями. Наконец прибыл недовольно скрипящий автобус. Двери зашипели, и я вошёл.

Стазаки захватили задний ряд и возвышались на нём как судьи. Я втиснулся на двойное сиденье. Протерев небольшой круг в запотевшем окне, я смотрел, как мимо несётся белый мир.

– Эй.

Появилось озеро. Лёд у берега, чёрная вода. Меня не волновало, упадём мы в него или нет. Если упадём, то умру я, стазаки, и все прочие.

– Эй!

Деревья царапали ветками окна на другой стороне автобуса. Через протёртые окна были видны чёрные голые деревья, мокрые холмы.

Что-то ударило меня по голове. Взрыв мальчишеского смеха. Я не знал, что произошло. Тёплая жидкость стекала под воротник, по спине. Пакетик сока лежал на полу, выплёвывая в проход тёмную жидкость.

– Эй, Смертник.

Я медленно повернулся к ним. Мне пришлось это делать медленно, потому что моему телу было больно двигаться.

– Он двигается как голубой, – крикнул Алекс.

– Ты голубой, Смертник? – крикнул Стив.

Я посмотрел на них, как на сидячие трупы, и улыбнулся, представив их мёртвыми. Они этого не ожидали, это было видно по их лицам. Я отвернулся.

Ещё какое-то время они кричали. О том, как в следующий раз мне сломают ноги. И на мгновение я ощутил что-то странное. Будто я больше не был там. Будто меня вынули из меня. И я больше не ощущал страха. Я огляделся и увидел.

Чёрная тень. Иногда она пряталась за конденсатом, иногда за деревьями, но она бежала. Она не бежала как пёс или конь, она текла как вода. Скорость, вес, объём. Иногда она отставала, но когда автобус замедлялся, карабкаясь на холм, появлялась снова.

Волк может бежать со скоростью сорок миль в час. Легко догоняя автобус.

Холодно, тихо, с задних рядов, над головами пронеслись слова Стива.

– Знаешь, что я думаю? Я думаю, это его вина, что они умерли.

– Ага, я думаю, ты прав, – проныл Алекс. – А как они умерли?

– В автокатастрофе, – громко крикнул Стив.

Они будто были на сцене и обращались к зрителям.

– Из-за него они разбились.

Взрыв смеха сзади.

Я повернулся.

Я не смотрел на Алекса, Зеда или кого-то ещё. Я смотрел на Стива Скотта.

– Он убийца, – сказал Стив, глядя на меня.

Я встал. Я шёл по проходу. Я осознал, что у меня в руке белый камень, и я знал, что с ним делать. Бросить.

Разбилось стекло. Я пробежал по проходу. Стив поднялся, но я ударил его прежде, чем он меня пнул. Плеснула кровь. Я бил и бил, и бил. Раздавались крики. Меня оттащили за одежду, руки, волосы.

Автобус со скрипом остановился. Двигатель заглох. Безумные.

И тогда я точно знал, что делать. Впервые в жизни я знал, что делать.

Я завыл.

Я выл воем боли, крови и смерти.

Внутри горел яркий электрический свет. Снаружи было темно. Он не задёрнул занавески, поэтому видел небо над Кендалом в оранжевом свете фонарей. Час пик. Машины шуршат по мокрой дороге. Голоса детей. Скоро Рождество, но ничто здесь не говорит об этом. Пустые полки. Ваза с засохшими цветами. Три низких кресла. Между креслами место для наших ног: бабушкины мартинсы, моя школьная обувь и пара новых синих кроссовок с белыми шнурками. Кроссовки принадлежат Иэну. Он так представился, без «мистер», просто Иэн. Ненавижу когда старшие представляются по имени, будто хотят быть друзьями.