Алексей Евтушенко - Вечная кровь

«Вот что значит не пристегнуться» – успел подумать Сыскарь. Он еще попытался сгруппироваться, но все произошло так стремительно, что тело не успело принять правильное положение. Его голова ударилась о твердую базальтовую брусчатку, перед глазами вспыхнул мутно-белый свет, и сознание покинуло Андрея Сыскарева.

Глава 15

Победа и смерть

Молитвы не помогали.

Он по-прежнему сидел в тесной, темной, грязной камере и ждал смерти. Чего еще ему было ждать? Было уже совершенно ясно, что ни Богдана, ни этот жуткий старик, ни вампиры не оставят ему жизнь (о свободе и говорить не приходилось). Он получил небольшую отсрочку лишь потому, что Богдана по старой человеческой памяти испытывала к нему какие-то тени прежних чувств и надеялась сделать его таким же, как она. Однако он понимал, что тени эти скоро, уже очень скоро растают окончательно. И тогда… Что же, помирать?

Он не хотел.

Постепенно тоску первых дней, паническую истерику и одновременно безумную надежду на чудо сменяла злость. Здоровая крепкая злость молодого, полного сил человека. Черт возьми, ему только семнадцать лет, он и не жил еще! Слышите, вы?! Он, Олег Дерюгин, еще и не жил по-настоящему! Он не знал женщины, у него нет детей, его мечты о будущем не исполнились. Ни одна. Ни одна, б…дь!

Злость и решимость действовать.

Но что он может сделать? Многое. Для начала осмотреть камеру, в которой его заперли. Тщательно, сантиметр за сантиметром. Именно так поступают в книгах узники, надеющиеся сбежать. В книгах и фильмах, да. Как они поступают в реальной жизни, ему не известно. Хотя почему не известно? Известно. Вот он – узник. И может все проверить на собственном опыте. Прямо сейчас.

Черт, черт, черт! И почему он впустую потратил столько времени? Трижды идиот. Ладно, спокойно. Смотрим внимательно, ничего не упускаем…

Он нашел то, что искал, когда в четвертый раз обошел камеру по периметру, в отчаянии уселся на тюфяк и сунул в рот сбитые в кровь костяшки пальцев (обстукивал стены в надежде услышать глухой стук). Взгляд упал на стену справа, из которой торчал медный позеленевший от времени водопроводный кран, под которым примостилась ржавая раковина. Этот участок стены, справа от крана и раковины… Ему кажется, или кирпичи действительно отличаются от тех, которыми выложены другие стены?

Олег присмотрелся. Встал, подошел ближе. Отступил на шаг. Склонил голову на одно плечо, затем на другое. Тусклый свет сороковаттной лампочки под потолком не давал как следует увидеть то, что он хотел увидеть. Но если присмотреться… Да, кран и раковина явно торчали рядом с тем местом, где когда-то был проем. Дверь в другое помещение. Потом ее заложили, но кирпичи другие. Цвет немного отличается. Они светлее. Это почти не заметно, особенно в том состоянии, котором он находился все это время, но теперь явственно видно. Здесь был проем. И довольно широкий, кстати. Кран и раковина располагаются ближе к левому краю, а справа еще минимум метр свободного пространства. Хорошо, что стены не оштукатурены, а то бы черта с два он вообще это заметил. В любом состоянии. А ну-ка…

Он уперся в предполагаемый проем руками и надавил. Показалось, или стена под ладонями и впрямь шевельнулась? Надавил еще раз, теперь изо всех сил, до хруста в суставах. И явственно ощутил, что стена «дышит». Возможно, не так сильно, как хотелось бы, но тем не менее.

Ударить ногой? Нет. Он не мастер восточных единоборств, не умеет бить как следует. К тому же звук от удара наверняка будет слышен за пределами камеры. Не годится. Действовать нужно осторожно, планомерно и тихо. И очень быстро. Сейчас вечер (ни часов, ни телефона при нем не было, он определил это по ужину, который ему недавно принесли – жестяная кружка с чаем и два бутерброда без масла с вареной колбасой). Значит, до утра никто не побеспокоит. Есть шанс.

Олег машинально обшарил карманы, хотя и знал, что в них нет ничего подходящего. Только полупустая зажигалка, которую он прихватил на случай, если им с Богданой придет в голову разжечь костер. Кажется, это было тысячу лет назад. Зажигалку наверняка отобрали бы при обыске (его обыскали перед тем, как сунуть в камеру, так он лишился телефона и ремня), но он чудом догадался незаметно сунуть пластиковый цилиндрик в носок, а разуваться его не заставили. Но сейчас, увы, зажигалка ничем не поможет. Так. Кружка. И что? Нет, кружка не годится. Нужно что-то другое…

Взгляд скользнул по рулону туалетной бумаги на толстом длинном ржавом гвозде и вернулся обратно.

Гвоздь!

Он снял рулон, обмотал гвоздь носовым платком, ухватился обеими руками… Через пять минут гвоздь нехотя, сопротивляясь до последнего, но вылез из стены. Хороший гвоздь, сантиметров двадцать длиной, не меньше.

Отлично. Теперь приступим.

Он не умел чувствовать время без часов, но предполагал, что прошло около трех-четырех, и уже наступила ночь. К этому времени, несмотря на платок, он натер и сорвал мозоли на подушечках больших пальцев и средних фалангах указательных обеих рук. Было чертовски больно, но Олег старался не обращать на боль внимания. В конце концов, боль – это жизнь. Если такова плата, то он готов потерпеть.

Олег сунул обмотанный платком гвоздь в задний карман джинсов, оглядел результаты своего труда. Четыре кирпича с почти до конца выковырянным раствором вокруг. Получится или нет? Вся надежда на то, что проем заложили в один кирпич. Если же в два… Нет, лучше об этом не думать.

Он обмотал руку краем шерстяного одеяла, которым укрывался ночью, сжал кулак и с силой ударил. После пятого удара кирпич сдвинулся с места и с глухим стуком упал снаружи. За образовавшимся проемом явно было свободное пространство!

Он замер. Тихо. Только сердце, кажется, колотится так, что слышно на Марсе.

Подышал через нос, чуть успокоился.

Ушибленная рука болела, саднили содранные мозоли, но он уже не обращал на это ни малейшего внимания. Вспыхнувшая бешеная надежда на жизнь и свободу сожгла в своем радостном и яростном огне и страх, и боль, и усталость.

Остальные три кирпича он вынул и сложил аккуратно в своей камере. Потом расшатал и вынул еще несколько. Кажется, теперь достаточно. Еще раз прислушался. По-прежнему тихо.

Ну, Господи, помоги, спаси и сохрани. Перекрестился и полез в дыру…

Первое, что увидел Сыскарь, когда открыл глаза, были роскошные тяжелые шторы с ламбрекенами.

Он случайно знал это слово. Много лет назад, в горах Кавказа, его подсказал ротный, когда молодой сержант Андрей Сыскарев, за неимением других развлечений, разгадывал кроссворд, чем, собственно, и привлек внимание ротного. Сразу же после этого рота была поднята по тревоге и ушла в рейд. Рейд выдался тяжелым. Рота чуть не угодила в огненный мешок, потеряла троих убитыми и семерых ранеными, и в самые трудные минуты сержант Андрей Сыскарев повторял про себя слово «ламбрекен». На все лады, словно заклинание. Так и запомнил.