Борис Ярне - Синтез [litres самиздат]

– Да я толком не разобрал. Чепуха какая-то. Будто где-то когда-то я потерял силу, честь и достоинство. И всё разом. И, причём потерял так, что и не заметил этого, словно потерял я это всё уже давно, настолько давно, будто и не было у меня никогда ни силы, ни чести, ни достоинства. Но, что именно я видел, не пойму.

– Тьфу ты, господи! Тем не менее, не по-товарищески с вашей стороны. А всё почему? Дисциплины у вас, милый мой, не хватает. А в ваших университетах, надо полагать, всё не столь жестко, как было в училище. Свыклись вы, студент мой вечный, с университетскими стенами.

Максим улыбнулся:

– Святое место! помню я, как сон,

Твои кафедры, залы, коридоры,

Твоих сынов заносчивые споры:

О боге, о вселенной и том,

Как пить: ром с чаем или голый ром…

– Браво! Узнаю, вас, Волков. И на том спасибо, что не изменили себе, и не забили голову свою одной лишь наукой. Сколько тебе ещё прибывать в оковах обученья?

– Что ты, Ваня, бог с тобою! – вскликнул Максим. – Нет чуда более чудесного, чем познание нового и ранее неизвестного. И тем паче, направляющего потуги свои к познаниям дальнейшим. Не виден край непознанного в этом мире. И, пока его не видно, да будет славен прогресс во всех делах на благо мира.

Собеседник Максима, Иван Панин, окинув его строгим взглядом и пригрозив указательным пальцем, произнес:

– Мира, говорите. Вы, я погляжу, не только не избавились от своих безумных идей объединения мира, но и возвели это в ранг неоспоримого будущего? Или это пришлось к слову? Отвечайте немедленно!

– Виноват, господин подпоручик, к слову пришлось! – отрапортовал Максим, вскочив на ноги и приняв стойку «смирно». В этот момент карета резко повернула, и он плюхнулся обратно на место. Иван захохотал.

– Годы муштры не прошли даром, – заметил он.

– Тут с тобой не поспоришь. А вот мой двоюродный брат выбрал обратный путь. По окончании гимназии, он пошёл в юнкера. Видимо, это у нас семейное – на определенном возрастном этапе менять направление.

– Кто таков? – поинтересовался Иван.

– Лирин Владимир Андреевич, сын Андрея Павловича, моего дяди по матери. Успешный, скажу я тебе, коммерсант. Несмотря на свое благородное происхождение ему не чужды торговые тропы. У семьи усадьба в Саратовской губернии, дом в Москве, дом в Санкт-Петербурге, дача в Крыму. Неслыханные богатства. Особенно, если нас с тобой поставить рядом. А отпрыск решил посвятить себя службе в армии. Мальчик достоин восхищения.

– Полностью с вами согласен, Максим Сергеевич, служить Отчизне дело настоящих мужчин и истинных патриотов. Надеюсь, я никого не обидел.

Максим исподлобья смотрел на Панина. Карета переезжала Неву по дворцовому мосту. Панин, сев вполоборота к Максиму, принялся разглядывать проплывающие по реке суденышки. Чувствуя на себе его взгляд, он медленно повернулся, удерживая строгое выражение лица, но, тут же, не выдержав, прыснул со смеху и бросился в объятья Максима.

– Эх, Паня, Паня, – добродушно отозвался Максим, – не знал бы я тебя, даже к барьеру бы не позвал. Дал бы в лоб от всей души и дело с концом.

– Бросьте, Максим Сергеевич, вы хоть и вольнодумец, умело избежавший отчисления за свою политическую неблагонадежность, но ваша верность России не подлежит сомнению. В ваших кругах, я слышал, не все так спокойно? После Кассо.

– Кассо покосил многих, – задумчиво произнес Максим, – другие ушли сами. Душат страну, душат. Слуги государевы…

– Максим, давай лучше о чём-нибудь добром, – перебил его Панин. – Ты, скажи лучше, каким науками удивлять нас будешь?

– Науками? – Максим поднял голову вверх. Панин последовал его примеру.

– А что? – не понял Иван.

– Ты летал когда-нибудь на аэроплане?

– Предпочитаю умереть на поле бое, – нашелся подпоручик.

– А представь, что в скором времени все люди будут летать на аэропланах, и не трястись, как я давеча, в поезде из Москвы до Санкт-Петербурга 15 часов, а за какие-то три-четыре часа, любуясь красотами с невероятной высоты преодолевать то же расстояние. А Омск, а Владивосток?

– Постой, – снова прервал его Панин, – ты будешь проектировать аэропланы?

– Смотри дальше, глубже и выше.

Панин в недоумении молчал.

– Выше, – повторил Максим и опять поднял голову вверх.

– Куда выше?

– И вверх, и вглубь, – сказал Максим.

– Я вас категорически не понимаю, – отчеканил Иван.

– Владимир Иванович Вернадский. Тебе говорит что-нибудь это имя?

– Нет.

– Цераский, Циолковский… Жуковский. Да и… Это только некоторые из тех, и только лишь у нас в стране, и именно сейчас.

– Нет, нет, нет. Кто это такие?

– Представь нашу землю. Представь её через сто, двести лет.

– Так, не продолжай. Через сто-двести лет все люди будут братьями и сестрами и будут летать на аэропланах из Петербурга в Москву и Владивосток.

– И на Марс.

– И на Марс, – согласился Панин.

– И не будет войн.

– И не нужны будут армии.

– И не будет страха и нужды, господ и рабов. Исследуя землю, её недра и возможности, последовательно открывая источники энергии и рационально их используя, исследуя атмосферу, её влияние на землю и окружающую среду, исследуя космос, исследуя, в конце концов, взаимодействия всего перечисленного между собой и, самое главное, с человеком, наука…

– Изобретет вечный двигатель и наделит каждого бессмертием, – устав слушать и начиная терять нить повествования, резюмировал Панин.

Максим рассмеялся и, надвинув шляпу на глаза, произнес:

– Вы далеки от прогресса.

– А вы далеки от жизни.

– Ты же ведь понимаешь, что, если бы не эволюция, прогресс и наука, ты до сих пор жил бы в пещере, добывал огонь натиранием палочки, ел сырое мясо и носил вместо этого парадного мундира шкуру кролика, если бы смог его догнать.

– Пусть я невежда, зато я доволен жизнью в той мере, в которой я её заслужил. Я, кстати, помолвлен. Скоро женюсь.

– Не может этого быть! И когда сие знаменательное событие должно произойти?

– Осенью.

– Мне расценивать известие, как приглашение на торжество?

– Да, как приглашение. Но с одним условием.

– Весь во внимании.

– Никакой науки и этих всех ваших атмосферных источников энергии или как там…

– Договорились.

– Уж лучше продолжай бороться с самодержавием. Там хоть всё понятно.

– Договорились.

– Тьфу ты господи, договорился.

Максим смеялся.

– Вот скажи, Волков. Ты ведь умный человек. Почему тебя так сложно понять? Почему ты такой странный? То скрытный, то недоступный, то… какой-то сумасшедший. Вот как может прийти на ум идея о единстве всего человечества? Это в мире, где войны не прекращаются ни на минуту.

– Когда мы с тобой ходили в юнкерах, всё было проще и яснее. Под выпуск меня вдруг озарило, что слишком всё просто и, как следствие, скучно. Мы были так заняты собой, предаваясь всевозможным развлечениям, что мыслям о чём-то большем не хватало места.