Борис Ярне - Синтез [litres самиздат]

– Нам же на юг, в Город.

– Ох, дитя. Разумеется, все и решат, что мы поедем сразу в Город.

– А все такие глупые, что не догадаются о наших гениальных планах?

– Слушай, Ритуля, тут всего три дороги: одна на север, другая на юг, третья укороченная в Карденлиц, проселочная, по которой твой поклонник ездит домой на автобусе. Мы в горах!

– А может, пересесть на автобус?..

– Который обыщут сразу, как увидят брошенную машину. Эх, принцесса, учить тебя и учить. Короче, действовать будем по обстоятельствам. Может, воздушный шар прилетит, кто его знает, или на крыльях Дракона улетим. Ты, вообще-то, принцесса-Лебедь. Где твои врождённые способности?

Подруги рассмеялись.

Максим проснулся через пять часов и ощутил, что автомобиль летит с невероятной скоростью.

– Можно я потом расскажу, – прохрипел он.

– Не вопрос, – смеясь, произнес Купер.

Максим достал приготовленную минеральную воду и в течение очень небольшого промежутка времени осушил два литра с небольшим перерывом на то, чтобы перевести дыхание.

– Сколько мы в пути?

– Пять часов.

– Только выехали, фактически, – констатировал Максим. Я дальше, мне ещё часов десять нужно. Как раз доедем. – Он попытался рассмеяться.

– Не парься! У меня такая «ксива», что два дня превратятся в полтора, а то и меньше, а полдня отоспимся в мотельчике, я уже наметил. Ладно, давай на боковую.

Максим проснулся через три часа, но осушил уже гораздо меньший объем. В пути они были уже восемь часов. Купер остановился.

Наступило утро.

– Тут передохнём. Передохну. А ты бери свои бутылки и иди, лечись.

Друзья разошлись по номерам. Максим уже чётко помнил вечер, чётко он его помнил и в течение самого вечера, но теперь добавилось острые физические последствия. Максим с преогромным удовольствием вскрыл двухлитровую бутылку рассола и присосался к ней, оставив половину. После принял горячий душ, потом холодный, потом опять и так несколько раз, пока не ощутил в голове просветление. Допил рассол, лег в постель и мгновенно заснул.

– В двух словах, Максим Сергеевич! Я уже послал слугу за саблей, поскольку ваши слова о необходимости секундантов мне показались шуткой.

– Что ж, Иван Сергеевич, извольте. Некто из прислуги, а именно конюх, оскорбил нашего графа.

– Конюх?

– Вы не ослышались.

– И как конюх мог оскорбить графа? Это всё ваши сказки о равенстве и братстве.

– Ваня, ты не о том сейчас. Есть подозрение, а то и уверенность, что всё было спланировано заранее. Конюх этот служит у капитана Ордынцева, известного своей конфронтацией с графом.

– Короче, Волков…

– Давеча состоялся спор относительно того, вправе ли дворянское сословие, к примеру, дворянское, реагировать на чернь.

– То есть?

– Нет бунтов, революций. На лицо обычная бытовая ситуация. И чернь, то есть конюх, оскорбляет графа.

– Я вас снова не могу понять, Волков. Где граф?

– Он с Ордынцевым.

– И что они?

– Договариваются о том, как будет решаться ситуация.

– Боже мой! – воскликнул Панин. – И это мои друзья. Вы же дети! Дети и есть!

– Понимаешь, Ваня, оскорбление унизительно. Но, будучи оскорбленным равным тебе по…

– Я понял.

– Ты понимаешь, как реагировать, вплоть до дуэли. Но как быть, когда тебя оскорбляет представитель не твоего круга, опять же, мягко говоря?

– Максим Сергеевич, вы часто участвовали в кулачных боях?

– Ни единого раза.

– И я также. А всё почему? Мы чуть что, хватаемся за эфес или обозначаем это. Так как быть?

– Вот вы, Иван Сергеевич, сами к разрешаемой ныне проблеме подошли.

– Так нет решения?

– Есть, Ваня, есть. Достоинство и честь отстаивать необходимо любыми способами, иначе мы навсегда можем забыть о том, что это.

– И тут твоё равенство к месту? – язвительно спросил Панин.

– Каждый должен иметь право отстаивать свою честь, независимо от того, родился ты в избе или во дворце.

– Вы на чьей стороне?

– Мне претит этот спор, но граф мой друг.

– Господа, – объявил граф, – огромное спасибо за участие. Решено поступить следующим образом. Холопа капитана Ордынцева наказать плетьми. А мы вдвоем с Алексеем Дмитриевичем деремся на саблях до первой крови. Всем благодарен за поддержку. После приглашаю всех в ресторан. Волков, вы куда?

– Спасибо за представление, граф. Обсудим позже.

Максим, вытащив наполовину саблю из ножен, резко вонзил её обратно и, круто развернувшись, быстрым шагом пошёл прочь.

– Максим, Максим, стой! – Панин догнал его и, встав перед ним, остановил. – Ты же сам наблюдал и ждал, чем этот фарс закончится. А теперь ты весь такой обиженный и оскорбленный.

– Вот именно, Ваня, думал, одумаются наши светлые, благородные головы. Ан нет, видать, пожизненную ненависть народа оставляют супротив белой кости. Никогда простой мужик не поймет простого студента. Навечно неприязнь останется. И достоинство своё защищать беззащитному студенту перед оравой пьяной матросни придётся, потому, как уважать им его будет не за что, как и ему их. Саблей, кулаками, наганом, так и будем мордовать друг друга. И пока Воронцовы с Ордынцевыми играют в такие игры, ничего не изменится. Какое равенство? Пока одни других считают мразью, а другие тех небожителями, – и заметь, не исключено, что баланс переменится, – будет этот мир в бесконечном рабстве прозябать. Пока каждый не ощутит, всем своим нутром не ощутит достоинство своё, будет он рабом и будет жить среди рабов, по их рабским и волчьим законам.

– Максим, – начал Панин.

– Я не пойду служить, – вдруг сказал Максим. – Получу юнкера и поступлю в Московский университет.

– Вот тебе и приехали…

– Да рядом это.

– Эх, Максим Сергеевич.

– Не падай духом. И береги честь смолоду, как Пушкин учил.

– Пушкин не учился в Московском университете.

– Я иду за Лермонтовым.

– Так и он там не прижился.

– Не приживусь, вернусь к вам.

– Буду ждать.

– Ладно, жизнь ещё начаться не успела. До встречи.

Солнце ярко освещала весь номер Максима. Он на удивление был бодр и полон сил.

– Как самочувствие, боксер?

– Скрипит правая челюсть.

– Сейчас по ветру пустим.

Купер дал старт от заправки, как и полагается с визгом и пылью.

Полчаса они ехали молча.

– Ладно, спрошу сам, – начал Купер. – Что это было?

Максим, немного помедлив, ответил.

– Я показал себе, что я могу, когда меня давят. Я показал, что я могу, когда меня опускают. Я дал себе понять, что я могу в самой паскудной ситуации. Теперь…

– В общем, ты провел курс самовоспитания и уже немолодого бойца.

– Как-то так.

– Ты опасен.

– Ещё как.

– А если бы что-то случилось?

– Не случилось бы.

– Почему так уверен?

Максим помолчал, глядя на дорогу, и произнес: