Андрей Мансуров - Дикие Домохозяйки [litres самиздат]

На гигантской, во всю стену, картине, занимавшей противоположную от окна стену, изображён горный пейзаж: голубовато-серо-белые изломанно-острые пики, и контрастно синяя, почти чёрная тень расселин отлично гармонировали с окраской стен… Но спокойствия духа в душу Дайаны отнюдь не вносили.

– Максимилиан! – строгий оклик отлично поставленным женским голосом заставил Дайану инстинктивно крепче сжать ладонь Максима, и обернуться к двери, которую она вначале не заметила.

Теперь в её проёме стояла женщина средних лет, облачённая в очень простое, но явно жутко дорогое элегантное платье, отлично подчёркивающее и фигуру, и аристократизм её обладательницы. Одна осанка чего ст о ит! Да уж – такой явно не приходится работать, чтобы прокормить семью… И хоть следов косметики не видно – черты лица и без этого очень… Красивы.

Ничего не скажешь – Белая Кость. И явно это осознаёт!

– Здравствуй мама! – Макс чуть сжал её ладошку, и она выдавила:

– З-здравствуйте!..

Боже, какой у неё, оказывается, тонкий и неуверенный голос! И как резок контраст с наполненным обертонами голосом, и властным и уверенным тоном хозяйки:

– Здравствуйте. – надо же! Оказывается, чёрство-металлический тон робота-диспетчера – ещё образец душевности по сравнением с тем, что может выдать человек!

А вот тон, которым женщина обратилась к Максиму – просто сдержанно-деловой:

– Максимилиан! Не мог бы ты уделить мне две минуты? – и, после точно отмеренной паузы, с выверенной прохладцей, – Извините нас – нам с сыном нужно переговорить.

Дайана напряглась. Макс не мог не учуять её страх, поэтому сжал её ладонь ещё раз, и двинулся за матерью, уже отодвинувшей прозрачную створку, ведущую на огромный балкон. Дверь задвинулась. Впрочем – неплотно.

Поэтому Дайане были слышны обрывки фраз, когда говорящие невольно повышали голос. Дайана подумала – не специально ли эта аристократка оставила щель, чтобы она услышала: что о ней на самом деле думает Хозяйка роскошного дома. Правда, она и сама… Чего-то такого и ожидала.

Вот только надеялась, (Излишне наивно, как оказалось!) что её честное, открытое и приветливое лицо…

Ах, эти надежды… Господи, какая же она дура!

– … на какой помойке ты…

– …и что, это безвкусное платье – лучшее из всего…

– … мама, нет! Она вовсе не глупа – просто наивна!.. Нет!.. Совсем неиспорченная!.. И находчивая…

Кажется, Макс её защищает… Много ли у неё шансов? Особенно – против этой женщины-Верховной. Такая своё мнение… Вряд ли изменит.

Дайана, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, не могла себя снова не осмотреть. Ну да: маленькие ступни с крохотными пальчиками – её гордость. Зато ярко-голубые ногти, выглядывающие сквозь тоненькие лямочки босоножек вписываются в интерьер роскошного особняка так же удачно, как слон на унитаз.

А ярко-оранжевое платье – её любимое! – так же уместно на фоне консервативного и строгого интерьера, как кислая капуста в фужере шампанского!

Господи! Какая же она идиотка! Ну почему не одела новое серое? Здесь оно точно, хоть к тонам комнаты, подошло бы… Но она ведь думала, что они едут просто на Природу! А тут… Можно было и потерпеть раздражающе длинный подол серого!

Честно сказать: будь она сама на месте этой женщины – кроме презрения и раздражения такая кандидатка в «родственницы» и у неё бы ничего не вызвала! Мягко говоря.

Как говорится, со свиным рылом – да в калашный ряд.

– … а я всё равно люблю её!..

– … вовсе не аргумент! Особенно для отца!..

– Отец посмотрит сразу в глаза, а не…

Она подняла глаза на шум – это Макс резко отодвинул створку, и решительно шагнул к ней.

Надо сказать ему!

Глаза закрыла мутная пелена, и ей почти ничего не было видно. Он – сын Верховных. А она понимает, что никогда не сможет составить ему достойную партию – прощайте прекрасные мечты!.. Но – так будет честнее! Она изо всех сил стиснула руки – они каким-то образом оказались подняты к груди.

Но с голосом удалось справиться. Теперь он звучал нарочито резко и отчётливо. Хотя глядела она в живот своего парня, отвернувшись от балкона – поднять глаза на его лицо пока самообладания не доставало:

– Максим! Твоя мама права! Прости меня. Я… думала, что люблю тебя. Теперь я поняла – это самообман! Я… не могу любить тебя, особенно теперь, когда я знаю, кто ты. Ведь я простая… плебейка ! Я так же уместна здесь, в этом Доме, как пьяная проститутка на детском утреннике! – собравшись с духом, она нашла в себе силы усмехнуться, подняв-таки взор к его лицу, но всё ещё ничего не видя сквозь слёзы, – Посмотри: мои ногти, моё платье – всё – вульгарно! И безвкусно. Я отлично понимаю, что никогда не смогу стать тебе достойной… – по скулам заходили маленькие желваки, и долго сдерживаемые слёзы вдруг ручьём хлынули из глаз.

– Отвези меня домой! Скорее! – ей перехватило горло, и она, шагнув к лестнице, и схватившись за спасительные перила, уже тише добавила, – Пожалуйста…

Чтобы совсем уж не потерять лицо, она закрыла глаза руками. Теперь ей уже ничего не было видно. Но она слышала приближающиеся шаги.

Макс нежно обнял её за вздрагивающие тоненькие плечики:

– Дайана! Ну пожалуйста! Прошу тебя – перестань!..

– Нет! – почти выкрикнула она, пытаясь сбросить его лишь недавно приводившие её в трепет тёплые ладони. – Твоя мама права тысячу раз! Я и сама возмутилась бы, если б мой сын нашёл себе такую, такую!..

– Дурочку. – раздался вдруг мягкий голос откуда-то сбоку, и совсем рядом, – Вовсе нет. Ты – не дурочка. Иначе Максимилиан тебя никогда бы не выбрал. И ты вовсе не вульгарна. Даже платье столь ужасающей расцветки отлично подчёркивает достоинства твоей фигуры. Так что это – пока просто отсутствие должного воспитания, и привитого вкуса.

Ну а это – дело наживное. Иди-ка сюда – вот платок. А то эта дубина, мой сын, сам никогда не догадается!

Не в силах поверить, что это говорит та, что лишь недавно так на неё смотрела, и такими словами описывала, Дайана развернулась, медленно и осторожно.

Что это? Пренебрежения и заносчивости и правда нет – ни в голосе, ни в позе! И платок…

Не в силах справиться с чем-то непонятным, нахлынувшим вдруг откуда-то из самой глубины души, она кинулась вдруг на шею этой чужой женщине, рыдая уже во весь голос, и бессвязно бормоча:

– Простите! Я… Я и правда – такая невоспитанная!.. А ваш… Ваш сын… Я в него… С первого взгляда! Я знаю – это звучит так глупо… Простите – если вы скажете – я никогда больше… Не переступлю порога, и… и… – она замолчала, поскольку рыдания вновь сотрясали её худенькую грудь, и слёзы продолжали ручьём литься из глаз, намочив воротник роскошного платья от Диора, Дольче-Габбана, Клио, или кого-то там ещё…