Петр Ингвин - Смыжи [litres самиздат]

Здесь их сын остался учиться, а затем и работать, а родители по приглашению духовного блока через некоторое время улетели в восстанавливаемую Сахару, где под Гогена местный диспетчер выделил участок размером со среднюю страну. Картину будет видно даже с Луны в хороший бинокль.

А фантазия пары художников летела дальше. Цветы и деревья их уже не устраивали, это было привычно, и это было просто декорирование. Ничего нового. Даже они сами это признали. И Сигалы загорелись новой идеей.

В следующие годы с помощью специально сконструированных установок они создавали картины из облаков, как обычных белых, так и цветных. С земли виднелась часть картины, а из космоса – масштабное полотно целиком в облачной же рамке.

Вскоре идея приказала долго жить – из-за требования «смывать за собой», то есть разгонять облака, как только изображение немного расплывалось. После небольшого ветерка или разной скорости движения воздушных масс дети пугались того, во что превращались картины. Возможно, это был лишь повод, чтобы прекратить тратить огромные средства, но он сработал.

Сигалы переключилась на другое. Следующей глобальной идеей стало совместно с научно-техническим блоком перенастроить орбитальную группировку так, чтобы несколько раз в год при взгляде, например, с Луны или со стороны Марса комические аппараты выстраивались в определенную картину. Как рыбы в аквариуме и в морском косяке.

Идею отклонили, но очереди ждала следующая: создавать гео-картины моделированием береговой линии морей и океанов или корректируемым растапливанием ледников.

Здесь у экономического блока терпение кончилось. После межблокового совещания все новые направления закрыли, а Сигалов низвели с Олимпа и поставили в разряд обычных художников – отныне выделяемые им средства не превышали того, что в среднем получали другие. Линда и Лайон обиделись, но вынуждены были согласиться с решением правительства. Известности им и так хватало, а творчество можно проявлять не только в расходовании общественных средств.

Внезапно выяснилось, что однажды с ними встречался Вадик Чайкин. Этот факт напряг сотрудников ЧБ, пришлось искать свидетелей, поднимать старые записи, дополнительно допрашивать по этому поводу самих Сигалов.

Да, сообщили Сигалы, на одной из выставок Вадик разговаривал с ними. Они выставили цилиндрическое дерево с флюоресцирующей картиной, где каждый видел свою любимую картину. Над созданием шедевра кроме Сигалов трудился целый научно-исследовательский институт.

Чайкин спросил:

– Любимую? А если зрителей много?

– Появится картина того, у кого психодинамическое излучение мозга сильнее. Грубо говоря – кто сильнее любит искусство.

Вадик Чайкин почему-то повторил «Любит!» и задумчиво улыбнулся.

Никакой связи между Чайкиным и Сигалами не выявили. Не нашли и упоминаний об их интересе к чему-либо, кроме искусства.

Как и подсказывала интуиция, версия об их причастности к трагедии оказалась ложной. Разговор Раисы Прохоровны, о котором вспомнила Милица – всего лишь прения на тему экономики. Проблемы стояли экономические. Знаменитые художники в то время просили денег и разрешения на художественное растапливание Антарктики. Им отказали. Причем, даже духовный блок проголосовал против, то есть, вопреки обыкновению, решение было единогласным.

Ниточка с Сигалами тоже оборвалась.

Зато появились дополнительные данные по Вадиму Чайкину. (И опять, опять чайки!..) Часть его исследований касалась комы – опосредованно, но откуда ноги растут было видно невооруженным глазом. Медики искали способ победить кому со своей стороны, Чайкин – со своей, как биофизик. Возможно, это направление было для него основным, а причина заниматься именно этой проблемой – движущей силой всей работы. Вадим отсылал в профильные институты идеи и расчеты новой теории, над которой специалисты либо посмеивались, либо качали головами: разве такое может быть правдой? В пользу Чайкина говорил лишь авторитет прежних открытий, иначе присланные им данные никто даже не смотрел бы.

Вадим, сумевший научить немешарики любить, доказывал, что любовь – величина физическая, ей можно оперировать в расчетах. Это при том, что никто, в том числе он сам, по-настоящему не знал, что же такое любовь. Не влечение двух душ и тел и не моральная установка нового мира, вознесшая «Возлюби ближнего» в ранг закона, утверждал Чайкин. Он видел любовь как движущую силу мира, его подоплеку, причину всех следствий. В своих работах он опирался на предпосылку, что любовь материальна, и доказывал, что применив это на практике, человечество сделает гигантский шаг вперед.

Сейчас его работы находились на стадии рассмотрения. По некоторым уже велись работы, готовились эксперименты. Через несколько лет ученые докажут правоту Чайкина либо полную несостоятельность его выкладок.

Но о результатах он, к сожалению, не узнает.

Кстати, никаких Джонов в обозримом прошлом Чайкина, включая детские прозвища, не выявлено. Этот факт тоже остался загадкой.

Решение об уничтожении Зайцевского наследия висело над головой Дамокловым мечом, и все больше ответственных лиц склонялось к решительному варианту. Пора определяться и Гавриле Ивановичу. Каждая минута промедления приближала к страшным последствиям. Их, ужасных и катастрофических, может не быть, но разве кто-то гарантирует, что ничего хуже не произойдет?

Опыт говорил, что ситуация всегда меняется от плохого к худшему.

Гаврила Иванович дернулся от странного звука и хмуро усмехнулся: это пальцы машинально барабанили по подлокотникам кресла, как недавно у стотридцатилетнего Сальера. А ведь годков-то в два раза меньше.

Нервы. Несмотря на все достижения науки и усилия поумневшего организма.

Природу не обманешь.

Мысли вернулись к необъяснимым событиям, добавившимся утром к Эвересту прежних. Едва проснувшись, Андрей и Милица, каждый втайне от другого, запросили запись о том, как прошла ночь. Странное совпадение. Гаврила Иванович связался с каждым из них. Оба рассказали один и тот же сон.

Сон, похожий на явь, толкал их друг к другу.

Если сон – дело чьих-то рук, то этот кто-то играет на руку Гавриле Ивановичу. Кто? Подсознание молодых людей? Само собой. Но оно не умеет посылать видения. Еще вариант: смыжи. То есть, неведомые пришельцы или искусственные создания, устроившие всю эту чертовщину. Сразу вопрос: зачем?

Ответа нет.

Вновь вспомнились труды Чайкина, над которыми тот работал в последнее время. Мелькнула мысль, поделиться которой с кем-то по работе значило убедить в неадекватности или начавшемся маразме. И Гаврила Иванович связался с Горбовским.