Константин Мазин - Defemtive [litres самиздат]

Через пару часов молчания Ксю и Степан были в тюрьме. На КПП немного удивились столь неожиданному визиту. Одуванчика ещё не пускали ни на какое производство. Она просто привыкала к тюремной жизни. Также девушка не особенна была, скажем так, готова к такой жизни. Ей было невыносима мысль о заключении в четырёх стенах. Не сказать, что она бастовала против тюрьмы, скорее, всего боялась. Старые фильмы сыграли злую шутку, и она испугалась внезапного подхода подруги в душе. Испуг обернулся падением на мокрую плитку и сломанной рукой или ногой. Растяпа.

Что-то подобное Ксюше и рассказал администратор этого заведения. Поэтому к девушке попасть невозможно. Это был шок. Все как будто срослось в голове. Внезапно, теория, которая не имела смысла, заиграла новыми красками. Чтобы не раскрыли заговор, Одуванчик просто решила сломать себе руку. А может кто-то еще в этом заговоре? Начальник тюрьмы, доктор?

– Точно, никак? – Решила уточнить Ксю, в надежде увидеть ложь.

Молодой человек безучастно покачал головой. Детективка и её друг пошли в машину кушать.

– Надо было позвонить им, а не тащиться сюда, блин. Зачем я вообще тебя послушал?

– Потому что любишь меня? – девушка улыбнулась.

Степан лишь презрительно посмотрел и начал разворачивать свою булку с веганской котлетой.

– Ты правда ничего не понимаешь? – после еды сказала Ксю, паренек был явно старше её и ей хотелось еще раз доказать свою состоятельность, поэтому обдумала свои слова наперёд.

– Что я должен понять? Что обычное мясо вкуснее?

– Чего? Нет. Неважно. Все сходится, почему она так быстро попала в тюрьму, а мы её не видим? Она нас развела. Мы как придурки, думали…

– Ты!

– Я как дура думала, что она белая и пушистая, а она совершила убийство и была единственным свидетелем всех убийств. Понимаешь? Потом она еще прикидывалась и получила всего девять лет за убийство человека, причем довольно жестокое, – у Ксю уже заканчивался воздух от выпаленной теории.

– Не скажи, я бы хотел так умереть.

– Стёпа!

– Ладно, ладно, предположим ты права. У тебя только одна не очень умная теория, что дальше? Ты хочешь против возможного президента подать иск, основываясь только на устной основе? Будет выглядеть как политический заказ, узурпация власти, или ещё что-нибудь.

– На него уже есть иск. Он же из суда сбежал. Давай вызовем его на допрос по тому делу, да, будет выглядеть тупо, но всё же. И потом немного поспрашиваем на счет этих убийств. Что он о них думает, как относится. Может как-то продвинет.

– Ксю, напомню, что ты не читаешь мысли.

– Я расспрошу, это сейчас единственный шанс. У меня, пока больше нет идей. Помнишь Колю? Ты помог мне с камерами. Помоги и сейчас.

– В прошлый раз это плохо кончилось для тебя. Я Гражданку Н. никогда и не любил.

– Ты поможешь?

– А мне за это что будет?

– Поцелуйчик?

– Лучше бутербродами, – сказал паренек и начал заводить машину, сейчас позвоню на заправке кому нужно, нас поставят на дело Андрея. Но. Одно но. Мы не будем делать всё публично. Сделаем всё по-дружески.

– Зачем?

– Может, я за него голосовать хочу?

– Стёпа!

– Да ладно, ладно, не люблю этих журналистов. Знаешь, короче…

Коллеги не всегда были такими неразговорчивыми. Конфликт произошел где-то после смерти Гражданки Н. Ксю ходила никакая. Степа практически жил с ней. Был с ней от заката до рассвета, ища улики в таком дурацком деле, когда виновник один. Виновник – суицидница. Однако Ксения как будто помешалась. Вся её жизнь разделилась на две половины. Одна половина хотела вернуть Гражданку к жизни, а вторая – убить ту девушку на автомобиле, ещё раз. Ни одна смерть родственника не произвела на девушку такого эффекта за все время. Бабушка, умершая целиком из-за плохой медицины и смертоносного вируса в девятнадцатом году проиграла с большим отрывом. Мать, также погибшая в одном из случайных случаев будничного дня, похоже, сильно завидовала на небесах той девушке, из-за которой так сильно переживает дочь.

Так вот. Коллеги ехали непонятно куда. Степан пытался как-то веселить девушку, но без толку. Когда они подъехали на место назначения, дружба кончилась. Ксю приехала на могилу убийцы и расплакалась. Потом плюнула и начала пинать камень. Тут никого не было, но было ужасно стыдно за подругу. Парень просто пошел домой. Поймал попутку и спокойно добрался. Больше об этом диалогов не было. Не было и тем, чтобы поговорить. В машине всегда было тихо, и все диалоги заканчивались после первого же вопроса, не считая рабочих.

На заправке паренек поставил тачку заправляться и начал звонить боссу, попутно платя за бензин. Ксю сидела в машине и листала ленту. Все как будто ненавидели этого типа. Все писали о его бездарности и узколобости. Тема выборов быстро ушла, оставив только Андрея. В комментариях всегда находился человек, поддерживающий всю политику против женщин, и начинался ад. Чуть не по сотне ответов от женщин и мужчин, что человек тупой, и с мамой его в кино были вчера. Нормальные ответы тоже были.

Спустя какое-то время показался Степан. Он все ещё болтал по телефону. На лице виделось раздражение. Спустя пять минут диалог закончился, телефон погас и разговорщик пошел к машине, попутно показывая Ксю, как он устал, с помощью жеста выстреливающего пистолета себе в голову.

– Завтра поедем его забирать. Нужно быть аккуратными, а не как обычно. Накосячишь, директорка меня того, а потом ещё и выгонит.

Машина завелась, и они уехали по домам.

Дома Ксению встретил заботливый парень. Гуляш с макаронами, покупной салат, массаж без намека на эротику, а зря. Всё было с одной целью. Подмаслить. Разговор снова пошел об усыновлении. Два безумца встретились в одной комнате. Одна весь день думала о каком-то заговоре против неё и половины человечества, второй был одержим идеями идеальной семьи. Семьи без единой формы носа, цвета волос и глаз, группы крови. Такая мощная ячейка общества смогла бы сделать невозможное. Стать парой с ребенком, который невозможен для них в воспроизведении. Рыжий, голубоглазый, черный – этот ребенок точно не был бы похож на родителей. Когда, им бы сказали, что дитё похоже на отца, то вся семья падала со стульев и каталась по полу от смеха, вытирая недавно протёртый пылесосом пол.

– Ксю, может все-таки давай? – начал посередине массажа Лёша.

– Ты же знаешь, что я не против.

– Ты про ребенка?

Ксюша рассмеялась.

– Ты сидишь на полуголой девушке и говоришь о детях, что с тобой стало?

– Да иди ты! – с досадой полу крикнул Алексей и удалился посередине массажа на кухню. Поставил чайник, сел на диван и загрустил. Он мог бы заплакать, но что-то не позволяло. Это не маскулинность, не какой-то скрытый сексистский подтекст типа «мужики не плачут», а просто не получалось. За все годы, проведённые с девушкой, лить слезы еще не хотелось.