Юлия Рыженкова - Реинкарнатор [litres]

Мирзоева и Доржиев кивнули, но если командор энергично, то куратор – будто нехотя.

– Мне плевать, как Колесов ведет расследование, – пусть хоть лежит на диване и смотрит телевизор сутками. Главное – результат. А результат у него ошеломительный. Разве не так?

Тут уже закивали почти все члены Совета.

– Его карма – стать инспектором Ордена. Лично я это вижу очень хорошо. Удивительно, что у кого-то могут возникнуть в этом сомнения, – Данзар закончил речь и покосился на Мирзоеву.

– Никаких отводов не будет? – Приор выждал несколько секунд и продолжил: – Самоотвод?

Костя не сразу понял, что приор обращается к нему.

– Нет. – Язык вдруг стал непослушным, а горло пересохло. Несмотря на все заверения Данзара, Костя не верил, что его примут в Орден, и внутренне уже даже смирился с этим. Правда, это было до того, как он узнал, что Данзар – член Совета.

В торце зала, там, где, казалось, находится какой-нибудь чулан со швабрами, зажегся свет, и взору предстала огромная темно-зеленая портьера с вышитым на ней уроборосом, в погоне за хвостом образующим четыре лепестка – символом Ордена. Из-за сочетания темноты и пятен света увидеть зал целиком не представлялось возможным. Это создавало атмосферу таинственности и причастности к чему-то особому. Костю подвели к уроборосу, и как в тумане он повторил за приором слова клятвы:

– Я, Колесов Константин Юрьевич, клянусь делать все от меня зависящее для поддержания нынешнего порядка реинкарнации до тех пор, пока существуют Купола, карма и люди, нуждающиеся в перерождении. Я клянусь защищать их, оберегать их жизни и предоставлять свою помощь. Клянусь использовать свой дар ощущать смерть – во благо людей. Клянусь в любых ситуациях действовать во благо Ордена реинкарнаторов и системы реинкарнации, а также своих братьев и сестер по Ордену.

– Поздравляю! Мы возлагаем на вас большие надежды, – улыбнулся приор, и раздались аплодисменты. Оказывается, все присутствующие в зале сейчас стояли полукругом, на границе света и тени, приветствуя его.

Чип ему пока не вживили – рано. Но ему подарили еще девять месяцев, в течение которых он может уйти из Ордена в любой момент. Лишь затем он станет полноценным членом, без права выхода. Зато надели на запястье оранжевый браслет, сплетенный из узелков, завязанных специальным образом. Сзади кто-то набросил на плечи черную мантию с застежкой в форме уробороса, и лишь тогда Костя поверил во все происходящее.

К нему подходили, поздравляли, хлопали по плечу, жали руку, он невпопад кивал и благодарил, а сам уставился на Амгалана. Тот при всех, не скрываясь, обнял Мирзоеву. Эльвира Рашидовна вздрогнула, что-то спросила – до Кости донесся лишь ее удивленный возглас. Амгалан наклонился и зашептал ей на ухо. Костя не слышал что, но догадывался. Но почему только сейчас? Он был уверен, что командор уже давно снял свой обет безбрачия, сразу, как только узнал о разрешении от Будды. Почему Амгалан не сразу сообщил о своем освобождении возлюбленной, Костя не знал, но немного уже понимал своего командора. Амгалан не догадывался, какой мотив на самом деле двигал Мирзоевой, не знал, что она привнесла личную неприязнь в работу. Сам же он считал, что в таких вещах руководствоваться личными интересами нельзя. Рассказать ей, что благодаря Колесову они теперь могут быть вместе, – это значило повлиять на ее решение, на это Амгалан пойти не мог. Правильный у него командор.

– Я ж тебе говорил, не переживай! – хмыкнул Данзар, когда они вышли на улицу. Увы, шикарную мантию пришлось оставить внутри: все же не стоило показывать каждому встречному свою принадлежность к одной из самых закрытых организаций.

– Ты тот еще жук! – Костя шутливо ткнул его кулаком. – Столько времени молчал, что входишь в Совет!

– Эх, молодой ты еще, горячий. Вот поработаешь в Ордене, сам будешь молчать обо всем.

– Ну о том, что у меня дома стоит восемнадцатилетний виски, я молчать не буду! Надеюсь, меня не арестуют за нецелевку. Предлагаю поехать отметить.

– Поддерживаю! Если арестуют, то я за тебя заступлюсь! Скажу, была производственная необходимость! – заржал Данзар.

За время церемонии белые пушистые хлопья покрыли весь асфальт, не оставив ни сантиметра серого цвета, одели ветки деревьев, кустов, крыши домов, перила, лавочки и принялись за людей. На черной форме реинкарнатора образовались белые погоны, а вместо забытой в недрах офиса московского горкома шапки пушистые хлопья соорудили собственный головной убор. Природа облегченно вздохнула. Наконец-то выпал снег. Все шло по устоявшемуся веками порядку.

2459 год по буддистскому летоисчислению соответствует 1916 году по григорианскому календарю. Начало летоисчисления буддийского календаря ведется с года ухода Будды Гаутамы в нирвану и опережает григорианское летоисчисление на 543 года.