Андрей Васютин - Красный блокчейн

Автор снимает с себя ответственность за возникшие у потребителя данного произведения ассоциации, фантазии и ожидания, и настаивает, что ни один фрагмент текста, как и всё произведение в целом, не имеет своей целью дискриминировать, оскорбить, возбудить ненависть, вражду, любое уничижение достоинства человека или группы лиц по признакам пола, расы, национальности, гражданства, происхождения, дееспособности, самоидентификации, религиозных, политических, культурных, эстетических, нравственных, мировоззренческих или иных убеждений, принадлежности к какой-либо социальной группе, или по любому иному основанию, качеству, свойству. В настоящем произведении все персонажи, места, диалоги, рассуждения и описываемые события являются полностью вымышленными, не имеют прототипов, аналогий или первоисточников ни в истории, ни в современности. Любые обнаруженные в тексте совпадения с повседневной или исторической реальностью являются случайными. Все упомянутые торговые марки принадлежат их правообладателям.

Если вы не согласны с этим предупреждением полностью или частично, откажитесь от приобретения, прочтения, или прослушивания этой книги.

Ознакомление любым способом с текстом произведения или его частью означает ваше безоговорочное согласие с отказом автора от ответственности.

Где родился, там и пригодился.

Русская пословица

Воздух.

Здесь он мягкий. Влажными волнами оглаживает лицо. Сладко обволакивает нёбо. Струится. Впитывается в лёгкие. Поэтому – ну чего проще? Просто бери и дыши с вечного неба. Это ж не рокет сайенс. Главное – избегать элементарных технических ошибок. Вот если, скажем, оставлять между губами зазор чуть больше, чем нужно, то тогда да – тогда ничего и не выйдет. Или, например, если не удержать концентрацию на протяжении всего вдоха. Тут как с умением свистеть. Попробуешь, приладишься, и всё начнёт получаться. Со временем.

«Делай верхнее дыхание, если оказался в месте, которое не понимаешь, – так говорил отец. – Если не уверен, можно ли здесь раскинуть гэр 1 1 Юрта (монг.) . Безопасно ли. Смогут ли кони нормально выпастись и отдохнуть. Делай верхнее дыхание, и слушай себя. Если учуешь на языке вкус су 2 2 Молоко (монг.) , то значит, место подходит. А вот если лоб станет маской, или щёки отвердеют, нальются тяжестью – иди дальше. Не нужно здесь задерживаться. Иди без оглядки, сразу».

Зря я его сейчас вспомнил, конечно.

Здесь вечное небо на вкус оказалось похожим на смесь из предобеденной мелочёвки. На отыскавшиеся в закромах перекусы – те, которыми нужно закидываться в ожидании большой тарелки с накромсанными ломтями мяса. Верхние вдохи отдавали сложным послевкусием, чем-то вроде приторной мути из запаренного кипятком изюма с добавлением хурута 3 3 Курт, кисломолочный продукт (монг.) , халвы и размокших печенек. Ничего понятного, простого, сытного. Ну и ладно. Условимся считать это знаком, что к городу всё-таки можно притереться. Понять его. Пусть даже не сразу.

Москва – большой город. Даже не то чтобы большой, не в этом дело. Суетный. Быстрый. Не успеваешь голову повернуть за всеми этими людьми, которые несутся куда-то. Лица твёрдые, сложные. Неулыбчивые. Взгляд – сквозь толпу, стены, машины. Куда? Да уж точно не на дорогу перед собой. В будущее. В телефон.

Уже в Шереметьево воздух, как оказалось, был пропитан вполне ощутимой вибрацией. Она делала совершенно невозможным то, что на самом деле было вполне естественным: поджав ноги смотреть в горизонт, на стремительно падающее багровое солнце, держать растопыренную пятерню в нагретой гриве перетаптывающегося коня, слушать, как ветер снаружи бросает песок в войлочные стены гэра, пересыпать из ладони в ладонь мелкие камешки.

Вибрация не позволяла находиться с собой. Она требовала идти – пусть даже и бесцельно – смотреть вывески и расписание вылетов, подходить к киоскам, ставить рюкзак на освободившееся место, и тут же двигаться дальше – куда? Из-за неё не хватало плавности и размеренности. Хунбиш заставил себя вспомнить кустики редкой травы, безмятежно шевелящейся в жарком полуденном воздухе.

На Садовом было не лучше. Никак не удавалось поймать и вдохнуть ту самую прохладную лёгкость. Наверное, это из-за низкой серой дымки над суматошными улицами. Да и неба-то здесь никакого не было. Какое же это небо? Так. Затёрли это всё вверху грязной водой, вот она и засохла – кусками, разводами. Слякотное тут небо. «Хотя что это я, – подумал Хунбиш. Бывают места и посумрачнее. Город красного героя, например».

Но в Улан-Баторе хотя бы был горизонт. Там можно было огладить взглядом изломанный силуэт вечерних домов. А здесь – всё заслонено. Деревья, рекламные щиты, циклопические дома. Хочешь посмотреть в небо – задери голову.

В мире без горизонта теряешь равновесие, оступаешься. Не понимаешь, что в какой стороне. Как если бы накрутился на одной ноге, а потом резко остановился.

А что они сделали с тенями? Где длинные вечерние проекции людей, раскатанные на десятки метров вперёд? Хотя какие тут вообще могут быть тени. Фонари со всех сторон, всё залито светом.

Нет здесь ничего нормального. Ни внутренней тишины, ни горизонта, ни теней, ни вкуса молока в вечном небе.

«Хотя бы русский у меня нормальный, – ободряюще сказал он себе. – Читаю бегло, говорю чисто. Словарный запас. По крайней мере, в Улан-Удэ вопросов никаких не возникло. Да и со внешностью тоже порядок, никто не оглядывался. Как будет здесь? Посмотрим».

Вообще, надо бы, конечно, уже возвращаться. Лечь спать. Четверо суток ведь нормально не спал. Урывками только. Но вот как спать здесь – где огни, смех, шуршание по широким дорогам? Нет, нужно немного посмотреть. Прогуляться. Было бы глупо прилететь в Москву и сразу залечь спать. Да и, если уж честно, вряд ли получилось бы.

Его всё ещё не отпускало. Перелёт был ещё утром. Его первый полёт на самолёте – странном запаянном с обоих концов коридоре, воздух в котором был пропитан тревожным шумом, поскрипыванием и тряской. Девушка рядом с ним сидела, вцепившись в подлокотники и закрыв глаза. Хунбиш наклонился к ней и хотел было сказать что-то ободряющее, но натолкнулся на взгляд её соседа, сидевшего у окна. Он сделал вид, что поправляет ремень безопасности и отвернулся.

– Наш самолёт приступает к снижению, – пришёл из-под потолка вальяжный голос. – Через двадцать пять минут мы приземлимся в городе-герое Москве.

«И этот город – тоже герой», – непроизвольно отметил Хунбиш. Они опустились в безжизненные дюны белоснежных облаков, обратившихся внутри серым туманом. Самолёт ухнул вниз, и в соседних креслах закричали, а потом облегчённо засмеялись. Чтобы отвлечься, он стал крутить в разные стороны барашек потолочного вентилятора, направляя струю холодного воздуха в разные стороны. Включил, а потом погасил свет. Нажал на кнопку с силуэтом человека, но она, похоже, ни на что не влияла. Появилась стюардесса, вопросительно посмотрела, а затем попросила закрыть столик.