Мира Брат - Звери Стикса. Часть 2. Мемориум

– Фауст! – Кира быстро выкарабкалась наружу, выбив сильно погнувшуюся дверь, и оббежала остатки их транспорта. Лошадь некоторыми своими частями влетела в салон через лобовое стекло, послужив им буфером между толстым деревом и корпусом коляски. Фуры, по всей видимости, проехали дальше по дороге. По крайней мере, рядом их видно не было, но где-то впереди она усмотрела блики на листьях от габаритных огней.

– Пес! Давай, напрягись, выковыривай свои ласты и бежим! – она рванул на себя дверь водительского сиденья, и та послушно открылась. Сначала она подумала, что он упирается руками в приборную доску и скалится в попытке высвободить пленённые конечности. Несколько мгновений она просто не могла сообразить откуда взялась эта палка и почему он так за нее держится, так неестественно ровно сидит, прижавшись к спинке, и почему на нем столько крови, хотя истекающий круп лошади его совсем не задел, а находился как раз на том месте, где могла оказаться она.

Все кусочки пазла вдруг сложились в ее голове и огорошили разом, одной мгновенной вспышкой. Это была оглобля. Оглобля из упряжи сломалась и влетела в салон, пришпилив Фауста к спинке кресла острым концом, словно бабочку к панно. Проткнула его прямо посреди грудины. Проломила его ребра и пластины экзоскелета на них, впилась занозистыми спицами в сердце, продрала легкое. Защитный жилет с кевларовыми вставками, который он так не любил и пытался забыть надеть при любом удобном случае, валялся на заднем сидении.

Кира медленно осела на траву, усыпанную битым стеклом, и протянула руку к псу.

Теплый. Сильные, крепко свитые из стальных мышц руки уперлись в приборную доску в попытке выдернуть штык из груди и так и застыли. Голова отпущена и даже кровавая пена еще не опала на губах. Но уже не колышется.

Где-то недалеко на дороге хлопнуло, как если бы кто-то, выходя, закрыл за собой дверцу большой автоматической фуры. А еще позади, в полной, кромешной тьме щелкнула сухая ветка, как если бы кто-то, кто подкрадывался к девушке со спины, по неосторожности наступил на валежник.

– П-пес?… – она нерешительно погладила его по руке. Ей казалось… ей казалось, что сейчас он очнется. Просто от боли вырубился, но сейчас откроет глаза, заскрежещет зубами. Матюгнется. Напряжет плечи и выдернет эту дрянь из своей груди.

«Нет. Очнись. Очнись! ВСТАВАЙ! МЕНЯ ИДУТ УБИВАТЬ ТВОЮ МАТЬ, ФАУСТ, ВСТАВАЙ! ОТКРЫВАЙ ГЛАЗА! ЖИВИ! ВОЛФТЕЙН ТЕБЯ НИКУДА НЕ ОТПУСКАЛ! Я ТЕБЯ НЕ ОТПУЩУ!»

Голова взрывалась. Она прекрасно осознавала, что тьма сейчас медленно и не таясь приближается к ее спине, чтобы, наконец, настигнуть ее. Что ей нужно разворачиваться и бежать в лес, под спасительный покров деревьев, искать лешего и просить о схроне. Но вот странно – это ее как-бы и не волновало. Это было далеко. Единственной явью, на первом плане, так близко, что до тошноты. Стала смерть… ее телохранителя? Ее друга? ЕГО смерть. Кира вдруг осознала, что последние несколько недель ее жизни были тесно связаны с отношениями с НИМ. Она думала о нем, она злилась на него, удивлялась ему, была ему благодарна, терпела приступы омерзения от его характера и глотала слюни, украдкой пялясь на его фигуру. Это он сопровождал ее на любой концерт, на любую выставку, на любое мероприятие, даже на балет. И это он никогда не увиливал от обсуждения этих мероприятий, хотя чаще всего раскритиковывал все в пух и прах. Он был умен. Это именно он рассказал ей о механизме обратного тока энергии по телу при сильном стрессе, что позволило ей высчитать погрешность и оформить в программе ключ исправления помех – она вообще иногда забывала, что он не работает с ней в лаборатории, а по сути является оперативным агентом. Пес был ей критиком, советчиком, мог привести ее в чувства от бабьей истерики одним словом и мог поддержать одним взглядом. Он понимал ее черный английский юморок и сам частенько рассказывал забавные байки из своего прошлого. Это именно он был с ней рядом в эти несколько месяцев, когда ей казалось, что мир утратил надежность и постоянство – и он удержал ее от отчаяния своей собственной надежностью и постоянством. После того, что она видела в Ганолвате, Блуме и Дродорфе, она не могла и представить, что что-то на этом свете может сломать этого человека. Да, в конце концов, он спас ее жизнь и не отказался от нее, когда Волфтейн предложил бросить это безнадежное дело (она была на сто процентов уверена, что он предложил). Ее жизнь переплелась с его, пропиталась его присутствием. Этот грубый, но умеющий, казалось, все на свете, надежный, как земля и вспыльчивый как огонь человек незаметно проник в самый центр ее мира. Как же она этого не заметила?

– Фауст?…

Мертв. Умер. Осталась телесная оболочка, пробитая, поврежденная – и пустая. В этом теле не было уже Фауста. И что самое ужасное, его теперь нигде больше не было. Когда погиб Джекоб, так не было. Был страх, было острое горе и вина – но такой бесконечной, черной и безнадежной пустоты не было. Отупляющей пустоты, заполонившей сначала грудь и живот, потом все тело до кончиков пальцев. Это не было горем, которое накрывает волной, провозит мордой по гальке. После горя-волны больно, но можно очнуться, отплакаться, оклематься, зализать раны и выбраться на берег. А сейчас она чувствовала такую тяжесть, от которой не поднимаются.

Лапа пса вдруг дернулась и безвольно опала вниз. Что-то шевельнулось на нем. Глупая надежда, конечно, взметнулась фонтаном в ее сердце, но она знала, что не ошиблась. Пес был по-прежнему мертв. Фауст был залит кровью весь, и кровь стекала под кресло, по ногам вниз в большую липкую лужу на полу. И это в его крови она очнулась, и она стала уже подсыхать и стягивать кожу на руках и на щеке, затвердевать колючими иглами на шерсти. Багровая дыра на груди продолжала истекать. Но только что-то изменилось – истекать не кровью, а… тьмой!

Ужас подполз к ней по холодной земле и поднялся вверх по телу до самого сердца, глуша последний огонек ее жизни. Густая материя тьмы начала капать, а потом и струиться из раны, изо рта сквозь застывшую зубастую пасть, из носа и ушей, собираясь в единое… плотное… черное, растущее…

«Только не ОН. НЕТ! НЕТ!НЕТ!НЕТ!НЕЕЕЕЕТ!»

Горячая сильная рука схватила ее за плечо.

Что-то тряхнуло, и Кира проснулась. Разлепила глаза и приподнялась… и резко подскочила на кровати.

Вокруг было по-прежнему темно. Сердце грохотало так, что ничего больше она просто не слышала в первые мгновения. А потом поняла, что все еще кричит и, всхлипнув, остановилась.

– Кира?

Горячие сильные руки осторожно трясли ее за плечи.

– Боже, Кира, ты цела? Что с тобой? Я никогда не слышал, чтобы так кричали от обычного сна.

– Свет! Включи свет! Пожалуйста, скорее свет!