Юлия Михалева - Найденная

Но только Алена ступила на широкую деревянную лестницу, ведущую вниз, как навстречу – барин.

– Оля, куда ты идешь?

Алена молчала, не зная, что и ответить.

– Уже полночь, пойдем лучше спать, – предложил барин.

Пришлось подчиниться. Укладываясь обратно в постель, Алена незаметно сунула узелок под подушку. Пытаясь представить то, что сейчас произойдет, она снова проклинала теток, как могла. Но барин ее не тронул. Сначала долго смотрел на нее, а потом закрыл глаза. Уснул и чудовищно захрапел – и теперь о сне точно не могло быть и речи.

А потом Алена услышала плач младенца.

Незаконный ребенок! Теперь Брайс все поняла. Младенца, прижитого с кем-то из деревенских, мистер Орлов захотел взять в дом. Поступок легко объясним: мистер немолод, а миссис все никак не удается зачать. И чтобы не признаваться в похождениях, он решил разыграть дьявольский спектакль. Но хуже всего, что в итоге ценой за младенца стал рассудок хозяйки, поверившей мужу.

Очевидно, по приказу мистера его прислуга раздобыла и подбросила к дому то жуткое существо – оно преследовало Брайс в кошмарах, норовя ухватить острыми зубами за пятку. Как видно, миссис Орлов и раньше избавлялась от ненужного, сжигая в печи, на то и был расчет. При этом все очень точно подгадали к приезду хозяина. И когда кухню заволокло дымом, прислуга отвлекла миссис, под шумок унесла маленького беса и оставила ребенка. Вот потому он и цел.

И все дальнейшие расспросы мистером Орловым прислуги – постановка для Брайс и, может, для управляющего, который в ту ночь вернулся в имение вместе с хозяином.

Прежде Брайс писала матушке, что Орловское – странное место. Так вот, оно не странное – оно страшное.

– Я хочу домой, – пробормотала Брайс.

Кормилица, привезенная из деревни, задремала в соседнем кресле, укачивая девочку. Хотя в доме пустовали гостевые спальни, отчего-то мистер Орлов велел расположить незаконное дитя в маленькой гостиной – любимой комнате Брайс – рядом со своим кабинетом. Тут и поставили деревянную люльку, тоже захваченную из деревни. Грубая работа, не для дома мистера.

Но младенец, размещенный в гостиной – не повод отказываться от немногих доступных и уже привычных удовольствий. Потому, как обычно в этот час, Брайс устроилась в любимом кресле с книгой. За неимением выбора – книг на английском в усадьбе не нашлось – она собиралась в очередной раз перечитать прелестную историю Жорж Санд «Консуэло». В Гилфорде бы пришлось прятать ее под подушкой и краснеть, если бы обнаружили. Но здесь совсем другое дело: большинство слуг и на своем языке читать не умели. Но сегодня разум не мог ухватить увлекательные приключения прекрасной певицы: мысли возвращались к интригам в усадьбе.

Во дворе засвистели.

– Тпру! Стой, Ночка!

Разбуженная кормилица высунулась в окно.

– Куда ж запрягли, да еще так нарядно? В город барин едет? – удивилась она.

Брайс продолжила попытки вчитаться. Но снова не удалось: за дверью послышалось шорканье.

– Выходи, Анфиса, пора в храм. И вы с нами езжайте, Анна, – сказал мистер Орлов.

– Как в храм? Разве праздник? – удивилась кормилица.

– Потиту будем крестить.

Потита. Невероятно, но мистер и в самом деле звал незаконную дочь картошкой.

Брайс спустилась во двор, где ждала крытая повозка. Отчего-то в нее запрягли не смирную рыжую лошадь, небольшую и коренастую, которую обычно брал мистер, а непослушную черную. Недавно она сбросила управляющего, пожелавшего ее опробовать, а до того раз пять – и это только на глазах Брайс – молодого конюха. И сейчас не стояла тихо: пятилась, пыхтела.

– Ох, и худая затея у барина, – говорил теперь тот сброшенный конюх старику-Лешему, пытаясь поправить упряжь. – Не объезжена она толком.

– Да что ж ты каркаешь все, Ванек? До деревни – рукой подать, что выйти может?

К повозке подошли мистер Орлов и кормилица с ребенком на руках.

– А куда подевался наш крестный? – осмотрелся мистер.

– Егорий Ильич-то? В деревню подался, – ответил старый конюх.

– Вот как, – шевельнул бровями Орлов, садясь в повозку.

Кормилица полезла следом. Повозка накренилась, а затем покатилась назад – кобыле на месте не стоялось. Брайс все меньше хотелось отправляться в эту поездку, но что делать? Она шагнула в повозку, предвкушая рывок лошади и свое позорное падение на глазах мистера и прислуги. Но на этот раз кобыла не шелохнулась. Конюх забрался вперед – на облучок, как здесь говорили.

– Нооо! Пошла, Ночка!

Повозка тронулась и покатилась. Кормилица глядела на младенца, завернутого в белую простыню с кружевами, а мистер Орлов – в окно. Брайс, севшая напротив, недостаточно быстро поймала себя на том, что открыто рассматривает его. Пусть этого никто и не заметил, а все же негоже забывать о приличиях. И Брайс тоже стала смотреть в окно, теперь бросая взгляды украдкой.

А за окном – буйство до непристойности ярких красок. Красный – листвы, желтый – полей, синий – глубокого низкого неба, серо-голубой – ручья, ставшего спутником на развилке, и вдали – зелень лесных елей. От видов здешней природы так и тянуло взять мольберт. Но способности у Брайс скромные. А если бы, несмотря на это, она все же решила поддаться порыву, то нет ни бумаги, ни кистей, ни красок, и в деревне их не купить. В конце месяца, когда миссис Орлов даст Брайс выходной, она посетит ближний город, и там…

Повозка резко подскочила – так, что Брайс ударилась затылком о обитый тканью потолок, – накренилась и полетела куда-то вниз.

Мистера, кормилицу и Брайс швыряло из стороны в сторону. Экономка больно ушибла локоть, и прямо на лицо ей упал выпавший из-под сидения саквояж. Она попыталась столкнуть и его, и сверток, который следом камнем упал на грудь. И в этот миг дверь раскрылась. Брайс уже не перебрасывало внутри повозки – она катилась вниз. А потом ее еще раз подкинуло и бросило.

Острая боль в спине. Как вокруг мокро. И на груди тяжело. Что-то влажное коснулось щеки, защекотало и, всхрапнув, исчезло.

Брайс лежала в ручье, так и не выпустив прижатый к себе сверток. В паре шагов мирно пила вороная кобыла, а шагах в десяти грудой выглядывали из воды остатки разбитой коляски.

– Люди, жив барин! – крикнули над головой.

Очевидно, от удара Орлов лишился сознания. Вздохнув поглубже – отчего так больно, так тяжело дышать? – он открыл глаза. И встретился ими с глазами конюха. Тот смотрел на Орлова сверху – если бы повозка была цела, там бы находилась ее задняя часть, а теперь зияла дыра.

– Давай руку, батюшка, подыму тебя, – конюх протянул ладонь.

Орлов шевельнулся и застонал: вся правая сторона отдавала болью. Понятно, почему тяжело дышать – придавили обломки. Плотно сжав губы, он двигал плечами, чтобы высвободить руки. Снаружи начали помогать, вынимали куски, до которых возможно было дотянуться, и Орлов смог вздохнуть. Но, увидев свою освобожденную руку, едва снова не лишился чувств – из залитого кровью рукава ниже локтя выглядывал осколок кости.