Григорьев Н. - Динуар

– Золотой Дом 31 31 неточность переводчика: Goldie's Home, буквально – Дом Голди , Фаррагут-роуд, – едва слышно выдохнула женщина, когда коготь замер, едва касаясь ее плеча. – Золотой Дом, и катись к дьяволу!

Приторный джин, похоть и отчаяние. Когда сыщик уходил, он чувствовал на себе ее взгляд.

– Мне не нужны твои деньги, – медленно проговорил Ленни, едва оправившись от поезда. Приемник еще некоторое время шипел, словно эхо на ржавых рельсах.

– Которых у меня нет, – немедленно подхватил судья. – Я плачу налоги с каждого заработанного цента, – добавил он, словно обращался к невидимым маккартистам, которые, несомненно, прослушивали кабинет.

– Мне нужна услуга, – устало сказал Кравитц, и на всякий случай уточнил: – Только не так, как в прошлый раз.

– Внимательно.

– Надо взглянуть на бумаги одного банка…

– Всего-то? – немедленно оживился Краун. – Название?

Это была самая неприятная часть дела после непосредственного решения наведаться в поместье Уэллрок. Разумеется, Ленни так думал до того, как ему едва не прострелили грудь. И еще поезд…

– Золотой Дом.

Золотой Дом считался крайне надежным заведением.

– Золотой дом, – задумчиво повторил Краун.

И правда: какой идиот станет грабить банк, в котором хранит деньги мафия?

– Полагаю, старушка Голди не обрадуется, – пожал плечами судья. Только тут он поставил текилу на стол.

Альберт Алан Краун орудовал раритетной перьевой ручкой по бланку, словно живописец в припадке творчества. Он усердно макал кончик в чернила, разбрызгивая фиолетовые капли, и даже высунул язык от напряжения. Ленни осторожно заглянул через плечо.

Не стоило сюда соваться, увы.

Единственное, что было правильным в документе, – это адрес и название банка. В графе «номер дела» стояло загадочное «без двадцати три». Вместо аффидевита судья указал «ибо такова моя воля, суки!». Кроме того, обыск проводился с целью получить экзистенциальный опыт неустановленного качества.

Совсем спятил, чертов мудак.

– Это неважно, – вновь прочитав мысли, отозвался владелец Уэллрока. – Никто не смотрит в эти фитюльки.

Он поставил свое знаменитое а.а.краун и подписался размашистой звездой, заключенной в полумесяце «Си».

– Лично тебе, – а.а.краун согнул листы и вручил сыщику.

– Не полиции?

Что он будет делать с этой хренью? Изображать копа? С тем же успехом он мог бы ввалиться в «Дыру», руководствуясь показаниями нищего ублюдка.

– Не получится, друг. Это волшебный ордер. Действителен только до конца дня.

То есть еще несколько часов. Можно успеть добраться до Дросс, но вряд ли удастся уломать ее наехать на Голди. Не с такой ахинеей вместо текста.

– Волшебный? Он, типа, светится в темноте?

– Это вряд ли. Но ровно в полночь – пфф… – Краун изобразил магический жест.

– Всполыхнет адским пламенем или обратится обратно в тыкву?

– Чары развеются, – грустно сказал судья, словно сожалел о краткосрочности своей власти. А затем ни к чему добавил: – Будет гроза.

– Дождь, хорошо бы… – рассеянно кивнул Ленни. Ладно, хрен с ним. Если правильно разыграть карты, даже дурацкий ордер позволит ему завалиться в Золотой Дом. По крайней мере, шансы были.

– Я что-то говорил о дожде 32 32 сухие грозы – частое явление в северных штатах ? – резко оборвал Краун и дернул шнур.

Театральные шторы на неимоверно огромном окне разъехались, открывая печальный пейзаж поместья. Перекопанное поле заполняло видимое пространство, упираясь в чернеющий горизонт. Словно задник дешевого вестерна. В нависших облаках на самой границе обзора клубились молнии. Перед особняком одиноко стояли три пугала с тыквенными головами, в колпаках и с вырезанными хэллоуинскими лицами. Ленни разглядел их при входе. На каждом висела табличка с инкриминируемые деяниями и заверенным судьей приговором. Казненные овощи – словно ответ Святой Троице. Простите, парни, никто не превратит вас в карету.

– Ты ведь в курсе, что смертная казнь в штате Дин отменена в 17-ом году?

– В 11-ом. Ты к чему?

– К тому, что ты не можешь приговорить никого к казни, даже пугало. Я имею в виду, конечно, вряд ли кто впишется за права овощей, но…

Он хотел сказать: если ты провернешь такой трюк на настоящем процессе, то… С Ала бы сталось.

– Я – федеральный судья! – вспылил Краун. – Я могу все, даже запретить восход солнца, ex officio 33 33 в силу должности !

Так называемые судьи третьей статьи по праву гордились своим статусом. Они назначались президентом по представлению сенатора. И да, такой сенатор в мистическом кругу Альберта Крауна нашелся. Никто не пожелал бы узнать, где они встретились и в каких позах общались. Пацан из приюта многое отдал, чтобы писать чушь в ордерах и говорить непонятные слова.

Шилдс вроде бы хотел что-то добавить, но промолчал.

– Не кипятись, Ал, – Кравитц примирительно поднял руки. – Я просто говорю, просто говорю…

Лучше бы вызвал дождь, раз все можешь.

– Я спокоен.

Как бомба. Тик-ток, тик-ток. Долгие годы ты лежишь в земле, черная, недвижимая, мертвая. Тик-ток. Ждешь своего часа, чтобы взорваться.

На секунду Ленни почудилось, что он слышит проклятый часовой шкаф.

– Ты что, оставил Мистера Банга?!

– С этим блокнотом ты сойдешь за журналиста, – невпопад ответил судья.

– А?

– Все еще рисуешь?

– Иногда…

– Я сохранил твои картинки. Там, там… – он указал куда-то в потолок. Черные комнаты, проссанные доски, ветер. Череда образов на стенах, которыми он заполнял безнадежные дни. – Они напоминают, какими мы были… до всего.

Загнанными? Голодными? Злыми? Вот уж сокровенные моменты жизни.

– Зачем ты его купил?

– Картинки? – не понял Краун.

– Особняк. Уэллрок. Всю эту хрень.

Как же погано ему теперь, чтобы вспоминать их проклятое «тогда».

– Это дом, – тихо ответил судья и неожиданно рассмеялся безумным гортанным смехом.

– Это дом, друг, – повторил он спокойно. – Да и… куда еще мне податься?

Все верно. Запертым в каирне душ никогда не выбраться на волю.

К тому времени, как под раскатистый грохот вспышка молний озарила мертвое поле, Ленни уже покинул печальное поместье судьи.

07/20 Fr

Черные листья шептались над головой в застывшем воздухе. Редкие кары скользили бесформенными силуэтами по мостовой. Будто тени, которые спешат в преисподнюю. Ночной Соулстоун выглядел оставленным, как макет города на полигоне в ожидании ядерной вспышки. Бу-у-ух – и волны тьмы сметают респектабельные постройки. Бу-у-ух – и выставочные дворики растворяются в потоке чистой энергии, чтобы воссоединиться с Абсолютом. Расщепленный атом не знает жалости, что сближает его позицию с доктриной Кармелиток Милосердия Ведруны. Ленни нарисовал бы мамашу Марш верхом на ракете судного дня.